Пластиглаз
Шрифт:
– Лех, ты это: - Егоров автоматически провёл рукой по бородке.
– Не надо так: спиногрыз: Ну какой он спиногрыз: Он сын мой. Понимаешь - сын! Мы его семь лет с Наташкой ждали, думали, всё, не судьба: Так что не надо, ладно? Ты не обижайся, я тебе как другу, хорошо? Не надо.
– Говно вопрос!
– и не подумал обижаться Завражинов.
– Замётано! А и то - сын ведь, не то что эти: Хорошо, в лагерь сплавил на две смены, а то ведь как соберутся вместе, да ещё с тёщей в придачу: От баб одно зло. Ты уж мне поверь:
У Лёхи было двое дочек-школьниц, жена-следователь
«Главное, - жаловался как-то Лёха Егорову, - не выпить ни хрена из-за этих баб. Ну ладно, жена с этой, Адольфовной: С ними всё ясно. Так они и старшую, Ленку, подучили. Приду уставший, нет чтоб помочь раздеться - сидят, морды воротят. И Ленка тут как тут, в пижаме, из детской выходит - опять, папа, водку свою пил? Нет, ты прикинь! А тут было как-то: Оставили меня, значит, с младшей сидеть, сами в садик Ленку устраивать пошли: Ну, я их выпроводил, погуляйте там, говорю, не спешите. Светка спит, считай, один дома почти. Я на кухню, из-за холодильника, там у меня нычка в стене, настоечку достал, бутербродик там забацал, наливаю сто пятьдесят, только поднёс - орёт Светка из детской. Ну, я к ней, бутылочку там с молоком, соску-хуёску, покачал. Уснула. Я на кухню - выдыхается ведь. Только стакан тронул - орёт опять. Ничего, думаю, подождёшь. А вот, прикинь, не пьётся как-то, под вопли детские. Думаю, чего кайф портить, угомоню её, да и расслаблюсь. Час угоманивал, а там и эти вернулись. А на столе в кухне - стаканчик нетронутый, и в пузыре больше половины было: Всё в раковину вылили, бляди: И не поверили, что не пил, хоть и дышал им. Говорят, зажевал чем-то. Вот так-то, брат».
– Слушай, - Завражинов хлопнул Егорва по плечу, - а давай щас прямо ко мне, на полчасика, а? А чего, посидим чуток, закусь есть дома. К своим-то успеешь ещё.
– Не, Лёш, Наташка ждёт. И Антону подарок везу, формочки купил. Куличи лепить будем.
– Щас прямо?
– искренне удивился Завражинов и даже огляделся по сторонам. Затем посмотрел на небо: - Поздновато будет. Спит твой наследник уже. А Натке позвони, скажи, ко мне зашёл, ненадолго. Есть мобильник? Или мой возьми, на вот...
– Да есть у меня: Ну, не знаю, Лёх:
–Жека, ну пойдём посидим, а то одичал я тут уже. И моя при тебе пиздеть меньше будет:
– Так считаешь?
– усмехнулся Егоров, допивая пиво. Кивнул на пакет: - Будешь? Нагрелось, правда, слегка.
– Не-е, - помотал головой Завражинов, - я от пива сплю плохо. Давай у меня, под салатик, по беленькой дёрнем.
Водку пить Егорову совсем не хотелось.
– Лёх, давай так. Я сейчас возьму пивка ещё немного, для себя, ну и ты если захочешь: Заскочим к тебе, но на полчаса всего, а то ждут ведь меня. А завтра вечерком тогда посидим уже по-нормальному. Идёт такой вариант?
– Давай, дуй за пивом, я тебя на воздухе подожду. Да сумку-то оставь, я же здесь:
***
:По дороге к дачам, Завражинов, нёся пакеты с водкой и пивом, без умолку жаловался на жену и тёщу. Егоров слушал в пол-уха, всё больше и больше сожалея, что согласился на посиделку, но утешал себя тем, что быстро слиняет.
Под ногами приятно шуршала щебёнка.
В прошлом году дорога была простая, просёлочная, а тут жильцы с новых дач, богатенькие буратины, скинулись на насыпную.
Сами новые дачи тянулись справа, светлыми пятнами трёхэтажных теремов выделяясь на фоне притулившейся за ними рощицы.
С другой стороны дороги разбегалось
Длинными чёрными мазками запрыгали, изламываясь, в свете ударивших в спину лучей фар их собственные тени. Приятели сместились вправо и пошли один за другим по обочине. Через минуту их нагнала знакомая «девятка».
– «А на сберкассу сно-ова-а лихой налёт, а до-о-ома мать-стару-ушка сыно-очка ждёт, а с неба сыплет до-ождик, я та-а-ак продрог, я до-олго дома не был, мой вы-ышел срок», - под неизменные и залихватские три аккорда нарочито блатоватым голосом выкрикивал неизвестный шансонье из колонок машины.
Громкость была такая, что на новых дачах залаяли собаки. Покачивая габаритными огнями, «девятка» ушла вперёд.
– Ну что за херню поют!
– Завражинов вновь поравнялся с Егоровым.
– Ну, Круг, упокой его душу, хотя бы тексты нормальные давал, и пел нормально тоже. А эти, новые:
Леха сплюнул в темноту.
– Ну, так вот, - снова заговорил он, возвращаясь, очевидно, к рассказу, начало которого Егоров прослушал.
– Устроила такие вопли, хоть вешайся. И ни хера я не делаю, и я такой, и я сякой: Ну, как обычно. И что участок запустил, копать ей не помогаю, и не посажено мной тут ничего, а жрать я горазд: Ну, ты её знаешь: Главное, на моей же даче, и пиздит, а!..
А я всосал к тому времени уже литруху, сижу так, улыбаюсь, а её это прямо бесит. Или, говорит, участком займёшься, или сиди в Москве, не мешайся тут. Ага, это с Адольфой Гестаповной-то, в Москве сидеть: И потом: - Завражинов неожиданно посерьёзнел.
– Мне без свежего воздуха нельзя, у меня работа вредная... Ну, так вот, слушай дальше! Ах так, думаю, копать тебе и сеять надо, ну хорошо, бля... Взял лопату, и во двор. А поздно уже, двенадцатый час. Куда?
– орёт. Да пошла ты!.. Веришь, Жек, часа три копал, по темноте, свет только на веранде врубил, чтоб не ошибиться. Все её посадки перелопатил. Все эти сраные её гладиолусы с астрами-хуястрами: Пол-участка перерыл, как экскаватор, даже не устал, такая злость была. Потом взял на кухни несколько пачек макарон, «Макфа» эти, знаешь: И посеял их везде, где вскопал. Вот шёл, и сеял их, как сеятель - вших-х! Вши-и-х-х!
Завражинов, взглянув на занятые пакетами руки, помотал головой, изображая движения сеятеля.
– Вот, говорю, зашумит тут макароновая роща - и полезно, и красиво будет. Поливай только почаще:
Егоров хмыкнул. Лёшка в своём репертуаре.
– А Маринка чего?
Завражинов ответил не сразу, с неохотой словно:
– Да чего: Не сказала ничего. Присмирела. Только: Понимаешь, жалко только её вдруг стало. Села у цветочков выкорчеванных своих, и плачет, без звука так, знаешь: Бабы: - удручённо звякнул пакетами Завражинов.
– Кто их разберёт. Ну, пришли считай.
Впереди возвышалась чёрная туша водонапорной башни. Начинались участки садово-огородного товарищества «Факел», о чём извещали плохо различимые жестяные буквы на грубо сработанных из арматуры воротах.
Неутомимые шутники успели потрудиться и здесь, оторвав от названия товарищества две последние буквы.
Сколько раз проходивший до этого мимо и практически не замечавший модификации названия родного дачного посёлка Егоров вдруг снова разозлился, как и в тамбуре недавно.