Плата за жизнь
Шрифт:
— У нас большие возможности. Лев Иванович. Простите, но вы же не выдаете свои источники информации.
— Пользуйтесь своими возможностями и источниками аккуратнее. Я вас прошу больше сюда не звонить и имя мое нигде не упоминать.
Гуров понимал, что ведет разговор неправильно, с телевизионщиком не следует конфликтовать, надо встретиться и выяснить, кто назвал полковника Гурова, почему популярной передаче понадобился полковник милиции, и многое другое. И, словно отвечая на мысли Гурова, сидевший напротив Крячко сказал:
— Ты не великий сыщик, а самолюбивый дурак.
— Лев
— Я уже говорил, что мне нравится ваша передача, я встречусь с вами с удовольствием, только не перед камерой.
— Сегодня вечером?
— Отлично. Где и в какое время?
— В двадцать часов, в Останкино, пропуск будет заказан, вас встретят и проводят.
— Отпадает, приезжайте ко мне домой один и не берите с собой магнитофон, — сказал Гуров.
Глава 8
В жизни звезда телеэкрана был таким же элегантным и обаятельным, лишь лицо у него было не столь гладко и ухоженно и фигура более субтильна, чем казалась по телевизору.
Гуров усадил гостя в своей ультрасовременной кухне, налил чашку кофе и рюмку коньяку, подвинул вазочку с печеньем и сказал:
— Ну, рассказывайте, Саша, как вы отыскали меня и на кой черт вашей передаче понадобился мент обыкновенный?
— Неслабо живет обыкновенный мент при своей невысокой зарплате. — Турин обвел рукой обстановку.
— Квартира сделана из двух однокомнатных, — пояснил Гуров, понимая, что как телевидение, так и газета могут развести невесть что — век не отмоешься. — Ремонт, обстановка не стоили мне ни копейки. Один богатый человек, как сегодня говорят, «новый русский», словно раньше богатых не существовало, был мне кое-чем обязан. Затем я у него некоторое время работал, тогда он и предоставил мне данную квартиру в обмен на мое скромное жилье и некоторые услуги.
— Чувствую, прессы побаиваетесь? — Турин улыбнулся.
— Остерегаюсь, — поправил Гуров. — И не прессы, а журналистов. Они лишь люди, следовательно — разные. Мы отвлеклись, вы хотели мне поведать некоторые секреты.
— Ваше здоровье! — Турин поднял рюмку, кивнул и пригубил коньяк. — Да, секреты! — Он сделал неопределенный жест рукой. — Четвертого июня выстрелом в затылок был убит депутат Думы Сивков, сегодня я думаю, что из того пистолета ранее стреляли. Делом занимается полковник Гуров, но его к материалам по убийству Сивкова не подпускают. Мне кажется, что нормальным, несекретным людям было бы интересно узнать, как такое возможно. По-моему, это и в ваших интересах, господин полковник!
Слава богу, телевизионный мэтр так увлекся своим монологом, что Гуров успел собраться после столь сокрушительного удара. Баллисты дали заключение лишь утром, Гуров еще не доложил генералу Орлову, решил вначале не говорить замминистра Бардину…
— Вы, как мне известно, старший оперативный уполномоченный по особо важным делам. Я кое-что слышал о вас, особенно не верю, но это к делу не относится. Убийство депутата Думы — особо важное дело? Безусловно! Так почему розыском убийцы занимается не профессионал Гуров?
— В Москве нераскрытых
— Неужели, Лев Иванович, вас устраивает такой бардак? — спросил Турин.
— Вопрос не по адресу. Вам, Александр, следует вернуться на привычный уровень, спросить министров, советников президента. Сегодня особо криминальными делами занимаются и контрразведка, и специальное управление, и мы, грешные менты, розыскники.
В цивилизованных странах тоже существуют параллельные правоохранительные структуры, убежден, что имеется и соперничество, и охрана собственных секретов от конкурентов. А теперь вы мне скажите, кто вам сообщил секретную информацию?
— Никогда! — Турин от возмущения повысил хорошо поставленный голос.
— Меня не интересуют фамилия, имя и отчество, — Гуров подлил в свою чашку остывшего кофе. — В принципе меня ничего не интересует из того, что вы знаете. «Проболтался» вам офицер контрразведки, которого вы по недомыслию считаете большим демократом и поборником гласности. Разглашение совершенно секретных сведений — не гласность, а обыкновенное преступление. Именно так это расценивается в любой стране, преследуется по закону, сроки тюремного заключения разные. А вас, Александр, попросту используют, как одноразовый шприц, который, вам известно, потом уничтожают.
Турин явно испугался, но повел себя достойно, выпил рюмку, крякнул и сказал:
— Я этого человечка давно подозревал. Значит, некто желают скандала? Потому мне вас и подсунули?
— Мыслите правильно, однако неполно. Одни люди желают начать разборку, другие, не менее «симпатичные», сделают все возможное, чтобы все было тихо, как в могиле, — произнеся последнее слово, Гуров поморщился, так по-мальчишески напыщенно оно прозвучало.
— Паршиво, полковник. Спрашивается, на хера козе баян? — Турин почесал в затылке. — Я, как любой журналист, заинтересован в сенсационном материале, однако встревать между жерновами не желаю.
— Велика сенсация — спецслужбы не делятся друг с другом секретами, — Гуров неловко положил на стол «больную» руку. — В данном деле существует нечто значительно большее, чем вам известно. Ваши девочки названивали мне целый день, затем мы с вами разговаривали, сейчас вы у меня в гостях…
— И все это прекрасно известно, кому следует, — продолжил Турин.
— Обязательно. Значит, завтра вы благодарите своего осведомителя и сообщаете ему правду, одну только правду. Мол, Гуров оказался мужиком компанейским, выпили мы, но от передачи мент категорически отказался, сказал, какой же я буду сыщик, коли по «ящику» начну выступать. От разговоров об убийствах Гуров уклонился, мол, чего говорить, когда нету ничего, в деле, одни бумаги. На сообщение о том, что вам известно, что из пистолета стреляли дважды, Гуров не реагировал, обмолвился: при такой пальбе, какая сейчас в Москве творится, из одного и того же пистолета могли и десять пуль выпустить.