Плата за жизнь
Шрифт:
Выглядел Гуров плохо, резче обозначились скулы, под глазами залегли тени, правда, глаза от этого стали ярче, голубее, словно у киногероя.
— Борис Галей — убийца, слов нет, но и злости у меня на него нет и брать его никакого желания…
— Да и на сей момент предъявить ему нечего, — перебил Крячко.
— Если бы никто не мешал, дал поработать спокойно, то одно убийство я бы ему доказал обязательно. Атак ни азарта, ни куражу… Чую, лишь мы с убийцей определимся, приблизимся, как появится востроносенький чиновник с бумаженцией. Мол, уважаемые
— В первый раз? — Крячко наполнил рюмки.
— Что-то в этом деле особенно нечестное и подлое, а мы с тобой, Станислав, главные закоперщики. Не хочу я работать! Не хочу! — Гуров говорил спокойно и ладонь опустил на стол вроде без особой силы, но посуда запрыгала, свою рюмку Крячко спас просто чудом и, чтобы больше не рисковать, быстро ее выпил.
— Ты вроде как убийце сочувствуешь. Или он убил случайно одного и по недоразумению?
— Не случайно и не одного, но судить человека следует только за совершенное и доказанное, а не за то, что властям надобно, а я чую…
— И заткнись! — вспылил Крячко. — Откуда ты такой совестливый взялся? Я бы тебе напомнил из твоей биографии, недавнее совсем…
— Я лучше твоего свои грехи знаю! — перебил Гуров. — Я про себя такое знаю… — Он тоже выпил. Крячко взглянул на часы, вновь наполнил рюмки.
— Дорогой Лев Иванович, желаю тебе здоровья. Сколько бы ты ни грешил, добра ты совершил значительно больше, чем зла. Если бог есть, он видит! С Рождеством тебя! Да сопутствует нам удача!
— Госпожа Удача! — поправил Гуров. — Не понимаю, почему ты о Рождестве говоришь? Я всегда считал, что Рождество после Нового года, седьмого января, кажется.
— А вся Европа отмечает сегодня, двадцать пятого декабря, — ответил Крячко.
— Давай, как в Европе, — согласился Гуров. — Главное, чтобы сопутствовала удача.
— Ты лучше поспи, приведи себя в порядок и позаботься о госпоже. Когда ты в форме, у тебя здорово получается.
Сыщики дружно сплюнули через левое плечо, рассмеялись и пошли спать.
Как и предсказывал Крячко, утром Гуров поднялся уверенный, решительный и злой. За завтраком Станислав лишь взглянул на него, согласно кивнул и сказал:
— Ну, а теперь мы поглядим, кто кого или, как говаривали в детстве, «кто у нас выше на стенку писает?».
— И где ты откапываешь подобные выражения?
— Из детства, шеф, исключительно из детства. У меня память хорошая. С чего начнем?
— Нормально начнем, поедем на службу.
Когда они вошли в кабинет, Артем уже возился с компьютером.
— Здравия желаю! — Он привстал.
— И тебе хорошего аппетита, — ответил Крячко. Гуров молча пожал парню руку, прошел за свой стол, сказал:
— Закрывай свою технику, я тебя, парень, перепрофилирую. Пару дней побегаешь по городу, мне нужен никому не известный оперативник.
— Как
— Все академики учились читать, так что не боись — непосильного я на тебя не нагружу.
Гуров решил обострить ситуацию, больше не выжидать и перейти в наступление. В позиционной борьбе на выигрыш рассчитывать глупо. У тебя одна голова, у противника несколько, вооружены они получше, если они тебя не прихватят в одной ситуации, обязательно прихватят в другой. Надо их заставить суетиться, нервничать, тогда с их стороны возможна ошибка. Главное — выяснить, что конкретно они задумали, и начать драку, а там видно будет.
Станислав Крячко работал за своим столом, делая вид, что все происходящее в кабинете его совершенно не касается. Он понятия не имел, что задумал Гуров. Главное, Крячко удивляло, что в напарники друг берет мальчишку, без знаний, без опыта. Как казалось Станиславу, Гуров и относился к Артему с прохладцей, вроде бы даже не очень и доверял ему.
— Я готов. — Артем Ермаков одернул пиджак, вытянулся.
Гуров сидел за своим столом, задумчиво смотрел в окно, затем, приняв решение, сказал:
— Мы большие и очень умные, но береженого и бог бережет. Тебя-то, мальчик, не тронут, а мне следует перестраховаться, написать завещание. Садись на место, заряжай свой дьявольский аппарат, я тебе продиктую.
Значит, так, — Гуров закурил, взглянул на сидевшего напротив Крячко, и ему почудилось, что в ясных голубых глазах друга поблескивают огоньки, словно черти водят хороводы. — В Прокуратуру России, — начал диктовать Гуров. — Редакторам газет «Известия», «МК», «Литературная газета»… — Неожиданно он замолчал, в сомнении потер подбородок, спросил: — А ведь все это в памяти машины остается?
Артем, копируя Гурова, пожал плечами и ответил:
— Обязательно, господин полковник! Однако дискету можно изъять.
— Можно. — Гуров поморщился. — А хранить ее где, да и в конце концов и тебе раньше времени лишнего знать необязательно. Чего губу отвесил? — усмехнулся Гуров и кивнул на Крячко. — Вот полковник, не знает и знать не хочет, потому как любит себя, семью и никуда не торопится. Сотри все к чертовой матери. Жди, я недолго. Я сам все в одном экземпляре изготовлю, отпечатаю и до времени припрячу.
Гуров вышел. Крячко отвернулся к окну, боялся, что усмешка его выдаст. Он понял: Лева все это время валял дурака. Зачем, почему — непонятно. Полковник Гуров старший, а с горки виднее.
Гуров за рулем, Ермаков рядом катили, не спеша по Бульварному кольцу.
— Вчера технари с моей машины сняли «маяк», — объяснял Гуров. — Значит, некто очень интересуется моей скромной персоной. В такой толчее, — он глянул в зеркало на поток ползущих машин, — не разберешь, есть кто за нами, нет ли. Мы сейчас слегка проверимся, но если нами интересуются люди серьезные, то все наши проверочки лишь дамские шалости.