Платан
Шрифт:
Тра-ра-рам Седьмой
Через десять дней случилось худшее из ожидаемого – юнца застукали у окошка. Когда его схватили, он закричал, забился, но Платан ничем помочь не мог. Только видел, как удалялись упирающиеся ноги в черных сапогах, да упал на землю белый платок. Платан подтянулся на руках, ухватившись за решетку, зацепил его за край, да втянул в темницу. Развернул и ахнул – это был платок его маменьки, вон и монограмма ее в уголке. Так кто же ты, юнец, если этот платочек оставался у принцессы с той встречи в лесу?
Сложил тут Платан в голове два и два, вспомнил нежный и волнующий поцелуй, гибкое тело, сидящее на нем, жаркий шепот со словами любви и застонал, схватившись за голову! Дурак, как есть дурак, девицу распознать не мог, вбил себе в голову, что это полюбовник Олова!
Тут дверь темницы раскрылась, на пороге стоял сам Олов со стражами. Опять заковали Платана в цепи и повели во двор, как медведя циркусного, растянутого на две стороны. Там уже ждал регент Блик и внимательно смотрел на Платана. Встали они друг против друга, у регента руки на груди сложены, и Платан руки также сложил, повалив при этом стражников, что цепи растягивали.
– Ну, друг мой милый, шпионишь? Шутом прикидываешься, ряженый во дворец пробираешься? Все разнюхиваешь, чтобы потом послам гишпанским да хранцузским тайны государственные выложить?
– Где принцесса?
– Какая принцесса? Не было здесь никакой принцессы, пособника твоего мы взяли, вместе и оставаться вам в Башне Забвения, пока кости не побелеют, к этому и приговариваю. Уведите!
И повели его в дальний угол замка, где возвышалась страшная башня, оставшаяся от древнего правителя, что дела колдовские в ней творил, жертвы кровавые приносил в угоду диаволу, да обезумев окончательно, с нее однажды сиганувший. Не трогали эту башню, опасались, только вход заколотили, да камушком тяжелым привалили. Вот в ней и придется свои последние дни Платану провести. А когда зашел он в башню, камешек опять к двери придвинули, да ушли все. Остался только Олов, насмехался за дверью над горе-дровосеком, слова страшные проговаривая.
И прошипел он в злобе, что платановыми руками от ненавистной принцессы избавится, на него свалят ее убийство! А потом мертвыми их обнаружат в башне, где никто и не подумал бы ее искать. А стражников, что сюда его привели, удушили уже. Да, опять вина на Платана ляжет! Он, скажут, их прикончил, когда бежал, да принцессу бедную, похитил. А потом Олов ушел, песенку фривольную насвистывая. Попытался дровосек плечом своим могучим дверь вышибить, да все без толку, ни на волос не сдвинулась.
Пришлось Платану наверх идти по винтовой лестнице, и не было ей ни конца, ни края, до того башня высокая была. Последняя площадка расширялась в комнату мрачную, где стоял большой стол, с металлической столешницей ржой попорченной, да тряпье всякое грудами в углах сложенное. Одной стены у той комнаты не было, обрывалась она глубиной бездонной в сторону леса, деревья которого казались карликовыми кустами. Кричи – не кричи, никто не услышит!
Тра-ра-рам Восьмой
Тут тряпье в углу зашевелилось, и показался давешний юнец с заплаканными глазами. Снял он шапку черную и хлынул каскад волос на плечи. Принцесса! Помог ей Платан встать да крепко обнял. Застыла принцесса в объятиях, прижалась крепко, да говорить начала. А рассказала она о том, что давно Платана полюбила. Увидела его как-то на реке, где лес сплавлял. Да так ловко Платан по бревнам бегал, когда в плоты их вязал, что не удержалась – остановила коня, дровосеком залюбовалась.
В лесу же она на него вышла случайно – услышала стук топора, когда от Олова с друзьями бежала. А увидев и узнав, замерла, не могла никак насмотреться на тело его ладное, да движения точные, пока окрик не услышала, но не в ту сторону кинулась, вот и оказалась под ветками.
А потом притворилась, будто сознание потеряла, очень уж мечталось, чтобы Платан на руки взял, тепло тела его почувствовать хотелось. А когда рану промывал, чуть себя не выдала. Жаль, что Олов настиг и плеткой дровосека хлестнул.
Но по свежему этому шраму она в шуте на балу Платана признала, маска не все лицо закрывала. Поэтому глаз спустить и не могла, хотелось глядеть и глядеть.
А потом еще ночью на него наткнулась, когда под окном регента сидела. Не ведала, что еще рядом кто есть, пока под ногами что-то не звякнуло. Побежала от страха, что выследили ее. Но только сидя верхом на шуте, его признала, луне спасибо, и не смогла не поцеловать, так давно хотелось.
Когда в темницу приходила, не могла свои чувства скрыть, в любви объяснялась. А он, глупый, на слова те не отвечал… И казалось ей, что не любит, от чего отчаяние охватывало, что как только на свободе окажется, уйдет и не вспомнит.
Поэтому с его платочком расстаться не могла, берегла, как реликвию какую, на память от любимого оставшуюся. К его побегу неустанно готовилась, с верными людьми советуясь, стражу подкупая, пока кто-то подлый не выдал ее.
А что под окном делала? Так это дело привычное, регент каждую ночь, как по часам, с сыном совет устраивал, как ее извести, а она на «ус мотала», придумывала, как от их козней оберечься. Иначе давно к родителям на небо отправилась бы…
И вот теперь злая судьба приготовила ей участь погибнуть, так и не узнав ответной любви.
Тут дровосека разморозило, сильнее прежнего принцессу обнял и начал признаваться, что полюбил с первого раза, как увидел. Что перчатку ее каждый день доставал, вспоминая нежный облик. Как во дворец рвался, желая посмотреть на нее в последний раз, прежде чем чужой женой станет, да увидев печальные глаза, встречи той ночью искал, поэтому под окнами регента и оказался. И как принял ее за полюбовника Олова, поэтому на слова любви не отвечал, а только досаду испытывал…
И поцеловал принцессу нежно, и отвечала она на этот поцелуй страстно, а потом сидели они в темноте, и баюкал он ее в своих руках, дожидаясь утра, чтобы встретить солнце вместе, как мечталось когда-то.
Колыбельная дровосека
Ветер-шалун, пролетая на башней,
Нас задевает воздушным крылом.
Все, что случилось, не кажется важным –
Важно, что мы объяснились с тобой.
Нет больше боли, сомнений, печали,
Радость и счастье – ты любишь меня!
Жаль, что мы раньше об этом не знали,
Время потрачено ценное зря!
Дольше смотрел бы в глаза голубые,
Крепче сжимал бы, целуя в уста,
И не искал бы причины другие,
Чтобы почаще увидеть тебя!