Платье из черного бархата
Шрифт:
По столу сухо щелкнула линейка.
– Наконец-то, Бидди, теперь значительно лучше, – с удовлетворением отметил немолодой мужчина, наклоняясь к сидевшей справа от него стройной юной девушке. Лицо его избороздили глубокие морщины, седые волосы длинными прядями нависали над ушами. – Но твое французское произношение остается ужасным. Кроме того, ты делаешь ошибки, которые простительны твоему брату, – он бросил взгляд на двенадцатилетнего Джонни, смотревшего на него во все глаза, и Мэгги – в зеленых глазах одиннадцатилетней девочки плясали смешинки, – но для тебя говорить неправильно
– Могу поспорить, что я говорю не хуже многих молодых леди.
– Повтори, что ты сказала.
– Я говорю не хуже молодых леди, то есть, я хотела сказать, не хуже, чем они, – поправилась девушка и хотела продолжить, но учитель жестом прервал ее.
– О молодых леди можешь не упоминать. Знаешь, мне иногда кажется, что я теряю с тобой время, что все эти годы занятий прошли впустую.
– Иногда мне тоже кажется, что вы теряли время и, как вы говорите, продолжаете его терять.
– Мисс, хочу еще раз напомнить, что вам не следует забываться.
– Боюсь, что вам все-таки придется делать это время от времени.
Он опустил голову и закрыл глаза. Бидди улыбнулась в душе. Она прекрасно знала, что он не сердится на нее, наоборот, его забавляет ее смелость. Слова из разговорного языка нарушали порой стройность речи, которой учил ее хозяин, и им обоим доставляло удовольствие поспорить. Прежние двухчасовые занятия растянулись теперь на три часа. Бидди с нетерпением ждала их. Она охотно занималась и по вечерам, хотя знала, что мать не одобряет ее пристрастия к учебе и предпочла бы, чтобы дочь вместо чтения что-нибудь шила, штопала или вязала коврики.
В последнее время учение доставляло девушке особое удовольствие. Бидди гордилась, что смогла уже одолеть большую часть второго тома «Писем лорда Честерфильда к сыну». По большей части, рассуждения лорда представлялись ей разумными, но из-за своеобразия шрифта, книга читалась к некоторым трудом. По мнению Бидди, она почерпнула из этих писем гораздо больше, чем из сочинений Вольтера, хотя Вольтер ей тоже нравился. Однако, на ее взгляд, он чаще витал в облаках, а лорд Честерфильд, напротив, писал о более прозаических вещах. В то же время, Бидди не разделяла многих из его взглядов, так как он полагал, что женщины не способны взрослеть и остаются в душе детьми. По его мнению, женщины способны лишь судачить, болтать о пустяках и не могут рассуждать логически, им чужд здравый смысл. С этим Бидди не хотела соглашаться, однако не могла не признать справедливости многих других его высказываний. В письмах лорда встречались и забавные моменты. Особенно она развеселилась, читая то место, где он объяснял сыну, что неприлично ковырять в носу. Бидди хохотала от души.
Раньше она часто читала матери отрывки из этих писем, но с недавних пор, по непонятным Бидди причинам, мать прерывала ее в середине письма и говорила: «Хватит». А на прошлой неделе она даже сказала дочери:
– Слишком уж ты умная становишься с этим учением.
– Но, мама, я думала тебе нравится, что я учусь, – искренне удивилась Бидди.
– А какой с этого толк? – возразила мать. – Ты со своей учебой отдаляешься от брата с сестрой, да и от меня тоже.
– Ну что ты, мама, – запротестовала Бидди. – Это для меня как игра. Мне легко учиться… И мне это нравится… Читать и все такое.
– Ты уже и говорить стала по-другому.
– Да нет же, мама, нет, – еще настойчивее возражала Бидди.
– Это так, – ответила мать. – Может быть, ты этого не замечаешь, но, поверь мне, со стороны виднее.
Она не думала говорить по-другому, но он, – Бидди бросила быстрый взгляд на хозяина – он всегда поправлял ее и настаивал, чтобы она говорила правильно.
– Ты снова задумалась. Не отвлекайся, продолжай читать.
Она взяла книгу и стала читать дальше.
…Мне не пришлось прилагать особых усилий, чтобы установить: натура человека и три тысячи лет назад была такой же, как и в наши дни. Моды и обычаи менялись, человеческая природа оставалась неизменной. Поэтому нет оснований предполагать, что люди были храбрее, мудрее и лучше полторы или три тысячи лет назад, как нельзя утверждать, что мясо животных и овощи в давние времена отличались лучшим вкусом. Осмелюсь бросить вызов почитателям древних эпох, что Ахиллес, герой Гомера, был негодяем и к тому же жестоким, что делает его мало подходящим на роль героя эпической поэмы. Он так мало думал о своей стране, что не встал на ее защиту, потому что из-за ссоры с Агамемноном…
Бидди перестала читать и, приподнявшись, участливо спросила хозяина:
– Что с вами? Снова эта боль, сэр?
Персиваль сидел с закрытыми глазами, откинувшись на спинку стула и прижимая руку к груди. Он молча кивнул в сторону шкафа у стены, в котором на одной из полок стоял маленький пузырек из темного стекла. Бидди схватила его и прокричала Мэгги:
– Сбегай в гостиную за графином, а ты сходи за мамой, – велела она стоявшему у стола Джонни.
Когда в библиотеку вошла Рия, Бидди держала у губ хозяина стакан с водой.
– Сколько таблеток ты ему дала?
– Одну, мама.
– Дай мне пузырек. – Рия вытряхнула еще одну таблетку и поднесла к посиневшим губам Персиваля и, когда он ее проглотил, распорядилась, не глядя на Бидди: – Разбери постель и принеси грелку.
Боль, видимо, немного отпустила, ибо Персиваль открыл глаза и улыбнулся краем губ.
– Хотя это и продолжалось недолго, но приятного все равно мало. Думаю, мне стоит лечь.
– Да, пойдемте. – Она помогла хозяину встать и, слегка поддерживая, отвела в гостиную, служившую ему спальней последние четыре года, благодаря искусству доктора Притчарда. После проведенной им «блестящей» операции нога у мистера Миллера плохо сгибалась в бедре, кроме того, он не мог до конца выпрямить и раненую руку, а пальцы на ней утратили прежнюю гибкость.
Как заботливая жена, Рия помогла мужчине раздеться, но когда очередь дошла до белья, она сперва накинула на него ночную рубашку, а уже потом сняла и его. Откинувшись на подушки, хозяин закрыл глаза.
– Сегодня вечером у меня посетители, а со мной опять эта история, – тихо произнес он.
В этот день служащий из конторы поверенного мистера Миллера должен был привезти полагающуюся ему ежеквартальную сумму. К счастью, два года назад доход Персиваля Миллера вырос до прежнего размера, что позволило ему вновь иногда баловать себя вином и табаком, да и Рия стала получать больше денег на провизию, что давало ей возможность больше разнообразить стол.