Платина и шоколад
Шрифт:
Грейнджер. Грейнджер. Грейнджер.
Драко вновь ощущал жар. Не от воды. Вода грела его лишь снаружи, а огонь пылал внутри. В крови, в голове, в каждой нервной клетке.
В паху, тяжело пульсирующему.
Глухой стон полного разочарования в себе сорвался с губ, отражаясь от каменных стен душевой. Рука, по которой всё ещё стекали капли крови, потянулась к члену. У него стоял. Чёрт.
Он зажмурился, выдыхая ставший вдруг горьким воздух из лёгких, и замер с рукой на члене, не шевелясь.
Представь Пэнси. Прямо сейчас, представь, как она стоит перед
Пальцы шевельнулись, проводя по горячей коже, и стоило ему ощутить это движение, как образ Пэнси вынесло из головы волной отчаянного желания.
Потому что это была Грейнджер. С её крошечным и ядовитым ртом.
Нет, нет. Не думай о ней. Не думай. Но, кажется.
Поздно.
Рука пришла в движение, сжимаясь у самого основания члена, проводя по всей длине горячей, пульсирующей кровью плоти, разнося по телу горячие волны постыдного удовольствия, болезненных мурашек, собирающихся в затылке, в пояснице, в ступнях. Вызывающих желание двигать бёдрами навстречу неплотно сжатому кулаку, а мозг уже рисовал картинки, от которых Малфой плотнее закрывал глаза, желая не только видеть, но и ощущать.
Закрой сильнее. Чувствуй. Это не твоя рука, не твоя.
Сердце колотится как ненормальное.
Она. Стоит за его спиной. Вода стекает по её лицу и волосам, которые тяжелеют, распрямляются. Скользкими змейками ложатся на острые плечи и выступающие ключицы, и, блин, как же он хочет её угловатые руки. Её целиком, немного нескладную... но такую... Что просто крышу срывает.
А она протягивает руку, проводит по его спине ладонями, пропуская сквозь пальцы ручейки горячей воды. Прижимается к его лопаткам своей маленькой грудью, скользя ладонями вниз, к его животу, который тут же напрягается. И снова низкий стон срывается с губ, приглушённый стиснутыми зубами.
— Ч-чёрт.
Малфой начинает быстрее двигать рукой. Воображение рисует тонкие пальчики, мокрые от воды, которые гладят его бёдра, а затем поднимаются к члену и обхватывают, сжимая.Сильнее и увереннее с каждым лихорадочным движением вверх-вниз.
Да-а, Господи.
Горячие губы скользят по его спине, кусая, вылизывая каждый позвонок. Он зажмурился, ощущая, как дрожит всем телом. Он пытался. Но не мог ощутить этого, ощущая лишь её руку.
Слишком не такую.
Слишком грубую.
Слишком. Все было слишком. Так блядски слишком. Мерлин, помоги.
Он дрочил в душе как малолетка, судорожно сглатывая слюну, что не хотела течь по сухой гортани. Ловил губами влажный воздух, сжимая его зубами. Дышал как херов утопленник, жмуря глаза. Это была она. На коленях. Перед ним.
Или нет.
Прижатая к стенке. И он — внутри. Влажно, туго, растягивал, входил, врезался. Слышал шлепки их тел, её крики. Нет. Не такие, как у Паркинсон. Нежные. От которых мурашки по спине и заряд по позвоночнику. Такие, как тот стон... в темноте коридора. Когда он чуть не проклял себя за то, что выпустил язык изо рта, целуя её в ответ.
Этот стон отдался в его ушах, вызывая судорожные фрикции. Драко вколачивался в свою ладонь, пачкая светлую кожу кровью. Стискивая в кулак свободную руку едва ли не до треска кожи, прижимая её к губам, чтобы заглушить...
Ещё. Ещё, сжимает сильнее,
Мерлин. Сколько её было в нем. Сколько. Её. Было.
Выйди из меня.
Пожалуйставыйдияпрошутебяпожалуйста.
Драко впился зубами в костяшки, с глухим рычанием кончая, захлебываясь дыханием, вздрагивая, снова, снова, продолжая двигать рукой. Грейнджер. Грейнджер.Грейнджер.
Ему казалось, что он падает. И он падает. Стоит на коленях; вода льется на спину, а он продолжает резкие движения.
Он вздрогнул в последний раз, выдыхая. Застыл, чувствуя, как на мгновение расслабляются мышцы шеи и плеч. И как прекрасно-пусто на одно мгновение становится в голове. Но вдруг понимает, что её лицо все еще смотрит на него, снизу. Она улыбается, облизывая губы. А он проводит по ним пальцами.
Такая нужная. Такая правильная.
Его.
А потом он открывает глаза. Её нет. Конечно, её нет. И никогда не будет.
Злость наполняет тело. Спасительная. Он был рад ей.
Драко медленно поднимается. Выключает душ, выходит из кабинки.
Садится на ближайшую скамейку и опускает голову, зарываясь руками в волосы, чувствуя, как с голого тела на каменный пол падают остывающие капли воды. Впервые в своей жизни ему захотелось, чтобы его голова была слепа.
Чтобы ни одного образа не рисовала воспалённому сознанию. Ни одного чёртова образа.
Что мне делать?
Вопрос повис в воздухе, невысказанный. А она всё улыбается ему, стоя на коленях. А он всё гладит ее губы.
Глава 6
Нарцисса Малфой допивала чай с бергамотом, когда к ней явился перепуганный Ланки, сообщив, что в Мэноре гость.
Она никого не ждала этим вечером, поэтому, нахмурившись и ощутив знакомое беспокойство где-то в глубине грудной клетки, торопливо отставила чашку и встала, расправляя платье. Взволнованное состояние эльфа не показалось Нарциссе странным — Ланки пугался каждого посетителя, но даже он в этот раз превзошёл себя в подёргиваниях и заиканиях.
Спускаясь из библиотеки в гостиную, женщина старалась успокоить колотящее в груди сердце. Мистер Томпсон просил докладывать обо всех посещениях поместья в Министерство. В последние два визита он был очень напряжён — всё вглядывался в её лицо будто в поисках каких-либо сведений, но Нарцисса ничем не могла ему помочь — память была кристально чиста.
Так глупо было потерять её! Как раз тот момент, когда она могла бы так пригодиться.
Она не сдержалась и досадливо сжала кулаки, хмурясь, прислушиваясь к легкому стуку своих каблуков по каменным ступеням. Нарцисса уже почти привыкла к Мэнору. Заново. Ежедневно будто впервые преодолевая каждый тёмный коридор, отводя глаза от очередного портрета, что смотрел с опустевшей укоризной, ей казалось, что эта темнота накроет её с головой, поглотит и уничтожит в себе. Мистер Томпсон сказал, что она и её семья любили это... здание. Даже мысленно женщина боялась называть глыбу холодного камня своим домом. Особняк напоминал склеп. Она не хотела жить в склепе.