Шрифт:
Бахыт Кенжеев
ПЛАТО
ПРОЛОГ
Двадцать второго марта не найдется в Аркадии газеты, которая не напомнит
Луч, в ясную погоду без помех летящий едва ли не до самого Заречья, упорствует. С гордым отчаянием высвечивает он обрывки облаков, спустившихся к самым крышам города, бьется, взрывается последними вспышками в пустотелой глубине небес.
Однако всему на свете приходит конец.
Вначале луч перестает достигать креста на горе, затем прекращает патрулировать пространство над широкой незамерзающей рекой, а потом исчезает окончательно.
Может быть, кто-нибудь еще различает свет прожектора? С большой высоты, например?
Сомневаюсь. Небоскребов в городе сравнительно немного, да и те заняты конторами, заведомо покинутыми в этот поздний час. Парк на Королевской горе опустел, и объективы платных бинокуляров на смотровой площадке забиты мокрым снегом.
С Западного Склона, застроенного где белокаменными, где кирпичными особняками с замшелыми черепичными крышами, и в ясную-то погоду не видно ни прожектора, ни креста.
А река? О, этой и вовсе безразличен свет с муниципальных вершин, как, впрочем, и сам город. Пусть европейские реки улыбаются или хмурятся, втекая в выщербленные гранитные набережные. А наша - во все времена года безучастно проносится мимо то заснеженного, то зеленеющего увеселительного парка, мимо сгоревшего павильона отшумевшей всемирной выставки на островке Святой Елены, обегает быки легких мостов, покачивает сухогрузы, развозящие по всему миру добрую пшеницу из ковбойских западных провинций.
Еще не так давно в городе вовсе не было набережной - только подступали к воде осанистые башни элеваторов, неряшливые склады, ржавеющие железнодорожные пути, да подозрительные лавки, торговавшие залежалым. Туристы недоумевали, городская общественность осаждала мэрию петициями, покуда та, наконец, не распорядилась расчистить известный участок побережья, заасфальтировать, разбить образцовый бульвар с качающимися фонарями, переоборудовать один из складов в гулкий блошиный рынок с выставкой чудес науки и техники на втором этаже. Летом на бывшем пирсе вырастали также палатки, предлагавшие сладкую газированную воду, жареную картошку, гамбургеры и негустое пиво в пластмассовых стаканчиках.
Но река оставалась равнодушной, сознавая, что город пользуется ею лишь ради собственной торговой и транспортной корысти.
Только иной иностранный моряк, уставясь сквозь снегопад в недружелюбную поверхность воды в окошке кают-компании, покачивал хмельной головой, и твердил похвалы реке, по которой океанским судам удается без лоцмана проплывать едва ли не тысячу миль до города и добираться даже дальше, до самых Великих Озер.
А снегопад продолжается.
Грязноватые весенние сугробы на задворках будто покрыты льняным бельем, высохшим на морозе.
Дежурный клерк городской управы уже просматривает, позевывая, список снегоуборочных компаний над своим письменным столом.
Уровень снега вскоре перевалит за два дюйма, шоферов вытащат телефонными звонками из теплых постелей работать за сверхурочные - хорошая вещь, бормочут они, спросонок натягивая носки, свитера и рабочие ботинки желтой кожи, на искусственном меху, - когда б не прогрессивный налог, съедающий почти половину заработанного.
А небо над Плато все погружается в кипящую, сродни адской, тьму, и передергивает сутулыми плечами прохожий в легком плаще, поверивший воодушевлению газет от двадцать второго марта.
И уже насупился на перекрестке Святого Дениса и Королевской озябший полицейский, указуя дорогу чертыхающимся на мертвый светофор водителям.
На Плато часто не бывает света, особенно зимой.
Изредка виноват снег, под тяжестью которого обрываются линии электропередачи, чаще же - обитатели продутых квартир со скрипучими полами разом включают свои электрические камины, и на подстанции перегорает трансформатор.
Скоро аварию исправят, скоро опять зажгутся черепашьи головы уличных фонарей на деревянных столбах, в окнах затеплятся телевизионные экраны, закрутятся пластинки, заурчат холодильники.
Все это скоро произойдет, не беспокойтесь, не обрывайте телефона!
Но покуда на Плато царствует розоватая - как под любым городским небом - полутьма.
Неулыбчивые хозяева бакалейных лавочек покуривают при свечах, за дверями, закрытыми на замок, отпуская пиво и хрустящую картошку только знакомым покупателям.
Отпирающий же встречному и поперечному либо неосмотрителен, либо держит под кассой купленный по особому разрешению кольт умеренного калибра. Впрочем, еще возможнее, что из-под прилавка изучает посетителей деловым взглядом незлая, но исполнительная овчарка.
На Плато часто не бывает света.
Мгновенная легкая горечь схватывает неопытное сердце при виде пряничных силуэтов невысоких домов, вспыхивающих в недостоверных росчерках автомобильных фар, неужели, думаешь ты, и свет, и сама жизнь так ненадежны, недолговечны, уязвимы?.
Жизнь, однако, требует продолжения.
Натыкаясь на железную спинку кровати, громыхая падающими складными стульями, пробирается обитатель Плато к кухонному шкафу, при свете спички отыскивает оплывшую и при неизвестных обстоятельствах искривившуюся парафиновую свечку.
Обжигает ее спичкой снизу, и ставит на чайное блюдечко, и осторожно, как всякий человек со свечой, пробирается к окну, выходящему на улицу, и берет с табуретки пластмассовую банку с рассыпным табаком.
Нешуточное, между прочим, искусство, сворачивать сигареты, неторопливое, позволяющее не спеша наблюдать за улицей - привычные пальцы сами собой разминают табак, уплотняют его, выбрасывают случайную соринку.
Черные следы сутулых прохожих в считанные минуты заносит снегом. Автомобили катят нерешительнее обычного, из одних доносится элегическая музыка, другие просто шелестят по влажной мостовой.