Плато
Шрифт:
– Это просто оборот речи.
– Что вы! Это лишнее свидетельство лицемерия системы. Здесь каждый в своей скорлупе. Каждый претендует на то, что его мир - единственный. Никто не сомневается в своих правах. Конечно, в Отечестве еще хуже, - спохватывается он, - но все-таки...
Танго сменилось вальсом, вальс - чем-то вроде румбы, а может быть, и самбы. Начинает накрапывать дождь. Притомившийся Борода лежит на одеяле, уставив взор в сереющее небо. Старик в сомбреро наяривает свою музыку, не смущаясь тем, что танцующие разбегаются. Чайки, налетевшие с реки, роются в мусорных ящиках, среди пустых пенопластовых стаканчиков и целлофановых оберток. Мне чудится запах моря,
– Почему вы съехали от Хозяина и Сюзанны?
– вдруг перебивает Гость.
– Сколько можно, - вздыхает Коган.
– У меня есть сто долларов от Союзника, есть еще кое-что. Покуда хватит, а там - Зеленые Холмы и полный пансион. Потом...
– Сюзанна?
– Ваш друг ревнив,(???) а мы с ней проводили много времени вместе. Не подумайте, ничего такого, ну ровным счетом ничего не было, я, в конце концов, на двадцать лет ее старше. Мне их обоих жалко, - добавляет он, помолчав.
– Жили бы как живется, просто и весело. Они, вы знаете, как два магнита, которых прижали друг к другу противоположными полюсами. А вчера Хозяин опять улетел в Отечество. Ему не захотелось оставлять меня с Сюзанной одного, наверное.
– Вы обиделись?
– Помилуйте. Кто же обижается, когда его в пятьдесят шесть лет считают донжуаном. Поблагодарил за гостеприимство и за славный гардероб - и откланялся, с хозяйкой дома не попрощавшись. Новогалльское отделение моего Всемирного Союза Поэтов, оказывается, неделю тому назад закрылось. Пойти мне здесь не к кому, кроме вас. Вот и весь секрет. В тот дом я теперь не вернусь. Может быть, я и в Федерацию не вернусь, правда. Вдруг - представляете - завтра получу разрешение на въезд. Старые читатели приедут встречать меня в аэропорт. И даже таможенник спросит, тот ли я самый Коган.
– Думаете, в Отечестве такие просвещенные таможенники?
Глава седьмая
Словно подросток, спрятавшийся за пыльной портьерой в кинотеатре, по второму, а может, и третьему разу просматривал Гость свои однообразные сны. А по чугунной наружной лесенке, крытой разлохматившейся джутовой дорожкой, грохотали полицейские ботинки, истошный женский плач вибрировал в квартире Бородатого. Какая точная иллюстрация к мрачным апатридским сновидениям, впору бы воскликнуть нашему герою, разве что форма на полицейских другая, и в другую квартиру они стучали категорическими волосатыми кулачищами - но Гость не удивился совпадению снов с явью, не обмер от страха, заметив летучую бело-синюю полицейскую машину на обочине, - спал Гость, только перевернулся на другой бок, когда нерешительно постучали и ему в окно с самодельной табличкой НЕТ ДОМА - впрочем, какой там табличкой, громко сказано, господа, просто листком бумаги с муравьиной россыпью коротеньких галльских слов - по-славянски было бы всего два. И продолжался тот же плач в комнате Жильца, и громыхал его срывающийся от праведного негодования голос, и двери хлопали по всему пансиону - большие были события. Но Гость, повторю, спал, а все потому, что заснул только в шестом часу утра, под разыгравшийся щебет незнакомых заокеанских птиц.
Господин Шмидт в свое время нередко проверяли добросовестность своих сотрудников, прохаживаясь по той стороне бульвара Святого Себастьяна. Неизвестно было, прервалась ли эта традиция с его смертью. Так что к часу дня Гость уже переминался с ноги на ногу у дверей недорогой таверны со стриптизом, согласно инструкции, никуда не отлучаясь. После позавчерашней облавы кое-кто из дам легкого поведения переместился на один-два квартала вверх по бульвару, но в двух шагах от него оперлась-таки спиной о витрину тощенькая, с подведенными глазами и нарумяненными сверх меры щеками.
– Трудный денек, - сказала она.
Гость смотрел в прямо перед собою, на бульвар, который невесть почему и бульваром-то назывался - ни одного деревца, только знай ползут в гору переполненные автобусы, да урчат у светофора, чихая, огромные автомобили.
– Слушай, а я тебя знаю. Ты клиент.
Гость поднял недоуменные глаза. Та девица, три месяца тому назад, в полутьме казалась ему куда старше. Он покраснел и рванулся прочь - бежать как можно скорее, плевать на тень Василия Львовича, скорбно глядящую на него с той стороны бульвара.
– Не уходи, дело есть.
Он нехотя остался.
– Я три месяца болела, работать совершенно не могла. И как раз после того случая.
– Так и случая никакого не было,!
– почти вскрикнул Гость.
– Ты что, забыла?
– Ты был не то пьяный, не то под кокаином, - кивнула она, - повторял, что тебе надо выговориться, и молол что-то на своем языке.
– Ну так какие претензии?
– Ты про СПИД слышал? Он ведь от вашего брата идет, от голубых. Стоит поймать - и через год тебе полный каюк. А когда у тебя не получалось, я старалась. Штуки всякие делала. Если бы я знала, что ты голубой, я бы в жизни с тобой не легла. И делать бы ничего не стала. Скажи, только как на духу - у тебя его нет? СПИДа в смысле? Мы всегда, всегда работаем с резинками. Мало ли что. А у вас как?
– С какими резинками? Ты спятила?
– Так я и думала, - личико тощенькой осело, она прикрыла глаза.
– Пидорас чертов. Даже про резинки не слыхал. Зачем ты лезешь к нашей сестре? Тебе мужиков мало? На кой черт ты вообще к нам приехал, в Аркадию? Катись в свою Швецию людей гробить. Скотина.
Возле них уже замедляли шаг прохожие. Новая вакханка вцепилась бедному Орфею в рукав, не давая даже поднять чемоданчика с горячего асфальта. А с Екатерининской заворачивал на бульвар Святого Себастьяна знакомый автобус с диковато озирающимися пришельцами из потустороннего мира. Не удавалось даже привычно отступить в полутьму таверны, чтобы не заметил шофер. Сейчас ее подружки действительно попортят мне физиономию. А ведь у нее и сутенер должен быть, гибкий, похожий на мертвеца бледный юноша с разноцветной татуировкой на исколотых шприцем предплечьях.
– Клиентуру отбивает, - визжала тощенькая, - заражает всех своей чумой.
Вырвался, и, волоча чемоданчик по земле, шагнул назад, к хриплой музыке и запаху застоявшегося сигаретного дыма. Наткнувшись на кого-то спиной, дернулся было в сторону - но правую руку уже скрутили так мастерски, не пошевельнуться. Он вскрикнул, будто заяц, которому после долгой погони вцепился в холку волк - выронил чемоданчик - и левый локоть, вместо того, чтобы вдарить под дых обидчику, также оказался заведенным за спину. Тощенькая мгновенно замолкла и застыла, дрожа.
– Подыми его портфель, Жан-Франсуа, - сказал невидимый обидчик.
– Бросьте дурить, - с облегчением выдохнул Гость по-английски, - больно.
Чья-то мосластая рука сграбастала чемоданчик, и арестованного повлекло назад, где на цветном телеэкране под потолком суетливо совокуплялись розовые девицы и волосатые молодые люди с такими же незначительными лицами, как у сидящих в зале над пенистым бочковым пивом в граненых кружках. Через пожарный выход его вывели на задний двор, прямо к полицейской машине.