Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Не сердись, Георгий. Винюсь в устарелой привычке видеть отрока-князя. Прозреваю: не отрок! Впредь мы с тобой - как меньшие.
– И обратился к сыну: - Иван, нас ждёт человек. Пусть повторит перед Юрием Дмитричем то, что говорил ночью. Вручи ему калиту и отправь ямским гоном к государю в Коломну.
Слушая эту речь, Юрий остановился глазами на сидевшем с краю стола Семёне Морозове: учитель исподволь дивился ученику.
– Пройди со мной, господине, - уважительно обратился к князю младший Всеволож.
Прошли в конец длинного перехода. Одна стена бревенчатая, наружная, другая внутренняя, обшита тёсом. Иван отворил дубовую
– Поведай-ка, Елисей Лисица, его милости князю то, что нам сказывал.
Тот вскочил, земно поклонился, начал говорить:
– Борис Кстятиныч прознал про намерения нашего государя. Недоумевал, как быть. Обратился к боярам: «Вспомните крестное целование, как вы клялись мне...» Старший боярин Василь Румянец, что через меня с нашим государем держит давнюю связь, тут же успокоил: «Не печалься, господин князь! Все мы тебе верны и готовы головы сложить за тебя и кровь пролить». Успокоился Борис. А потом, когда узнал, что вы совсем близко, снова обратился к боярам: «Затворите городские ворота!» Тут Румянец ему с поклоном: «Господин князь! Ханский посол и вельможи московские едут сюда, чтобы мир укрепить и любовь утвердить. Не поднимать же нам брань и рать. Впусти их. Что они сделают? Мы все - с тобою!»
Юрий сухо спросил:
– Стало быть, путь свободен?
Елисей поклонился на сей раз поясно:
– Доброго пути, Юрий Дмитрич!
Князь невольно потеплел:
– Всё же узнал меня?
Лисица осклабился:
– Вылитый доброй памяти высокопарный орёл, Дмитрий Иванович!
Всеволож одарил его тугой калитой:
– Скачи на сменных. Доложи государю. Пусть поспешает.
Молча удалились по переходу младший брат государев и младший Всеволож. Их пути расходились в больших сенях. Князю нужно было вернуться в хоромы купца Шешуры, переоблачиться в дорогу. Нечаянно вырвалось:
– Мерзкий Румянец!
Иван приостановился:
– Мерзость, княже, как смятая постель: со стороны неприглядно, а лежишь, неприметно.
– И, подойдя, присовокупил: - Тебе полезно узнать: нынешний свойственник твой Витовт внезапно захватил Смоленск.
– Как?
– опешил князь.
– Разве Юрий Святославич Смоленский не платил ему дани?
Всеволож-младший объяснил просто:
– Самовластец пожелал совершенно покорить сие княжество. Собрал войско, распустил слух, что идёт на Тимур-Аксака. Минуя город, встретился с одним из тамошних князей, Глебом. Юрий-то Святославич гостил в Рязани, а младшие братья ссорились за уделы. Вот шурин и предложил выступить третейским судьёй. Легковерные радостно согласились, привезли дары в стан Витовтов. А он возьми да и объяви их пленниками. Крепость открыта, стража на отдыхе, смоляне толпами ждут видеть гостя литовского. И вдруг литва жжёт предместья, стремится в город не гостить, а пленять и грабить. Все были ошеломлены. Витовт объявил себя государем западной Руси. Дал Смоленску наместника. Расположился, как в своей Вильне.
Юрий внимал знатоку иноземных дел, и яркая череда грядущих событий поплыла перед мысленным взором: смоленский князь из Рязани поспешит в Москву, ибо не Олег Рязанский ему защита, а могущественный Василий Московский; далее - гость соединяется с дочерью, принимает сватов от государева брата, затевается брачная каша, и - вот она!
– свято охраняемая спальня с постелью на тридцати снопах, с пудовыми свечами в пшеничной кадке у изголовья. А возле неё Анастасию и Юрия кормят курицей...
Всеволож взирал на юного князя, широко улыбаясь, будто читал его мысли.. Что ж, сам недавно женился у брата последнего тысяцкого Николая Васильича Вельяминова, на такой красавице, что ни в сказке сказать... Ан, нет никому не тягаться с невестой Юрия. Именно невестой он уже называл её. Братец Васенька ох как был прав: «Потерпи время малое». Словно в воду глядел: быть князю смоленскому на Москве, быть сватовству, быть свадьбе! Никогда не чувствовал младший Дмитрич к старшему той любви, что в сей добрый час!
– Будто бы я обрадовал тебя, княже, дурною вестью?
– справедливо заподозрил Иван.
– Нам к сроку бы оказаться в Нижнем, - смутился Юрий, - подготовить государю-брату достойный приём.
Разошлись. Князь щурился от мельканья дерев, вдыхал морозец, выдыхал пар, слышал голоса:
– - Гой, гой... Гойда! Гой...
С высокой горы, обтекаемой двумя реками, далеко засияли маковки, купола кремля. В подградии любопытные жались к тынам. Был спущен мост через ров. Ворота гостеприимно - настежь. Залихватский усач, напоминающий Галицкого, с группой местных бояр встречал жданных гостей. Подал хлеб и соль. Сперва подошёл к Всеволожу-старшему, тот указал на Юрия. Поздравитель склонился:
– Здрав буди, князь! Поздорову ли прибыл?
Старик Всеволож прервал:
– Бей в набат! Созывай народ!
Усач проворно отъехал со своим окружением. Белевут спросил Кошкина:
– Кто он? Где князь Борис?
Улан ещё более сузил щёлки глаз, захихикал:
– Не знаешь своих порядков? Каназ ждёт чужих бояр на крыльце. А это Василь Румянец. Мы знались прежде.
Чуть въехала московская знать в ворота, враз бухнули отовсюду колокола. И пошло, полилось, полоняя уши! Улица вместо тонкой вереницы зевак показала приезжим такое людское месиво, что пришлось охране расчищать путь нагайками. Вот и площадь — море голов!
Старший Всеволож обратился к Юрию:
– Будешь говорить, господине?
Князь смешался. Кошкин пришёл на выручку:
– Я громогласнее. Дозволь мне.
На княжий кивок освободил кудель от шапки, подступил к краю и закричал:
– Гражане нижегородские!
Юрий оперся о руку Семёна Фёдорыча Морозова. Голова, только что гудевшая колокольным звоном, сейчас наполнилась голосом говорящего и утробным гулом толпы.
– Что он вещает?
– спросил князь.
– Про Нижний Новгород - новую собственность государя Московского, - отвечал Морозов.
Потом волю великоханскую прокаркал Улан, а Всеволож-младший перетолмачил.
С площади гости-хозяева устремились в кремль. Их на дворцовом крыльце не встретили, но и вход не закрыли. В переходе само собой получилось, что Юрий оказался впереди всех. Шёл на голоса из большой палаты, как видно, вместившей немало господ и челяди. Не доходя распахнутых дверей, стал в нерешительности и услышал:
– Господа мои и братья, милая дружина! Вспомните крестное целование, не выдайте меня врагам моим!