Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Юрий стал объяснять:
– Я послан великим князем Московским к его союзнику, великому темнику Эдигею, идущему воевать Литву. Велено спросить о здоровье.
Ордынец нахмурился. Нехотя встал, вышел вместе с Юрием, обратился неведомо на каком языке к ожидавшему Асайке. Тот, к Юрьеву удивленью, понял и сказал длинную речь.
Всадники по немедленному приказу плотно окружили задержанных. Вся группа двинулась вглубь степного военного табора.
– Наверно, я оплошал, - испугался Асай.
– Они приняли тебя вначале за маленького владетеля, одного из
Князь успокоил верного слугу:
– Ты не оплошал.
– И прибавил: - Только на каком языке беседовал, не пойму.
– Земляки, - пояснил Асай.
– Этот сотник, как я, кыргыз.
Ехали долго. Чем глубже в гущу несметного воинства, тем шатры богаче. У островерхого с золотой маковкой приведённых спешили, передали другим охранникам, подвели к ковру, что уходил в шатёр.
Вышел низкорослый татарин, в котором Юрий узнал Басыра, виденного и в златоверхом тереме, и на ордынском посольском дворе.
– Будь здоров, Юрий Дмитрич!
– сказал связник с чистым московским выговором. И, смеясь, присовокупил: - Ай, твой брат не поверил письму, которое я привёз. Послал узнавать, куда идут наши тьмы.
Юрий возразил:
– Нет, Басыр. Письму не поверил я. Показалось неумным со стороны великого темника вдругорядь воевать с Витовтом. Пусть даже после победы на Ворскле. Одоление часто соседствует с поражением. Вот я и попросил дозволения у государя-брата проверить, прав или нет.
Старый знакомец откинул полу шатра:
– Гостевай, Юрий Дмитрич!
Однако сам не вошёл.
В просторном шатре на подушках, сложив ноги кренделем, сидел за низким столом сухонький старик. Одно писало [74] за ухом, другое в руке. Его он поминутно макал в глиняную чернильницу и вводил на пергаменте вязью узорчатые азиатские письмена. Видно, большой учёный.
– Садись, Георгий, - деловито предложил он, не поднимая глаз.
Малое время прошло в молчании. Потом старик вскинул взор на русского князя и широко осклабился.
74
На папирусе писали особым писалом в виде палочки или кисти.
– Как у вас говорят? «Молодо-зелено»? Молод ты ещё, Дмитрич, узнавать мои мысли. Сам Булат-Салтан их не знает.
Юрий, выждав в свою очередь говорить, откашлялся.
– Государь знает только то, что тобой позволено ему знать. А относительно молодости одно скажу: отец был младше меня, когда одолел Мамая.
Старик гневно вскочил:
– Сравниваешь Эдигея с Мамаем?
Страшно было думать, во что мог вылиться гнев. Юрий понял: оправдания лишь усугубят его. В шатре воцарилось тягостное молчание. Зловещую тишину прервал заглянувший Басыр:
– Всё готово, великий!
Эдигей оживился, просветлел:
– Сопроводи меня, Дмитрич. Пришёл час наказать предателя. Я должен это видеть. Не хочу оставлять тебя одного.
Юрий наклонил голову:
–
От шатра шли в окружении телохранителей, подобранных по росту и крепости. Путь был короток. Поднялись на рундук, покрытый кошмой. Перед ним - пустое пространство, ограниченное сидящими воинами. Темник посадил гостя рядом с собой на сайгачной шкуре. По сторонам расселись военачальники. Лицо одного из них показалось знакомым. Напряг память: Каверга! Ужели Каверга? Ясно представил их единственную встречу в Москве. Вновь увидел богатыря: рост под дверной косяк, лик бел, смоль волос кудрява. Да, бывший воин Мамаев, потом сотник Темир-Аксака, теперь полководец Эдигея.
Темник же в эту минуту говорил, склонясь к гостю:
– Князь Василий, как сын мне. А ты - его брат. Я всегда был добр к Василию, буду и к тебе. Только не ровняй меня с заносчивым Мамаем. Он от заносчивости погиб.
Юрий слушал, кивал головой, чтобы не раздражать.
Перед рундуком произошло движение. Посреди круга были установлены небольшие деревянные козлы. К ним стражники подвели татарина, судя по одежде, вельможного. Два ката, голые по пояс, в малиновых шароварах, стали по обе стороны козел. В их руках нет ничего. Как будут казнить?
Юрий спросил:
– За что и какой смерти предаётся сей человек?
Эдигей зло сказал:
– Он тайно сносился с сыновьями Тохтамыша Джал ал ад-Дином и Кадыр-Берди. Умрёт без пролития крови: сломают хребет.
Пока исполнители клали жертву поперёк козел, Юрий на краткий миг вспомнил казнь Вельяминова, сына последнего тысяцкого, и попросил великого темника:
– Если добр ко мне, отпусти преступника, ибо он слишком мелок, чтобы угрожать твоему величию.
Эдигей поднял руку, крикнул по-кыпчакски всего одно слово. Человек в шёлковом халате с разорванным воротом был тут же снят с орудия казни, подхвачен ближними людьми под руки и уведён без стражи, без оков на руках, как свободный.
– Теперь веришь моей доброте к тебе и Василию?
– сузил щёлки глаз Эдигей. И прибавил: - Цени: угодил без раздумий. Ты попросил, я сделал.
Между тем в круге явился всадник на запалённом коне. Спешился, подбежал к повелителю и пал ниц. Одновременно с этим Асай пробрался к своему господину, подал Юрию меч, который ранее князь вынужден был отдать оружничему, прежде чем взойти в Эдигеев шатёр.
Внимание великого темника более привлекла выходка Асая, нежели внезапное появление всадника. Асай же, подавая оружие, скосил глаза на прибывшего и успел прошептать:
– Абдулка!
Юрий вспомнил имя татарина, тайно сообщившего Карачурину о наступлении Эдигея на Москву.
– Зачем тебе меч, Георгий?
– спросил предводитель ордынских полчищ.
Князь пожал плечами:
– Я ведь не пленник.
Всё подразумевалось само собой: он просто забыл опоясаться мечом, по выходе из шатра. Слуга исправил эту оплошность. Ведь не приличествует русскому князю быть безоружным.
Тут Эдигей обратил раздражённый взор на Абдулку:
– Пошёл вон!