Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Первый солнечный луч озарил в лесу широкую просеку. На ней погост - с полдюжины изб. Наступил час утренничать: из-под верхних косяков открытых дверей валил дым. Люди кучками ожидали на воздухе, кутаясь в зипуны и тулупы. К подъехавшим сразу же подошли два татарина. Один был Асайка, а другой... Богатый хан и лицо знакомое. Вчера ещё он лежал на козлах! Теперь же отвешивал Юрию глубокие поясные поклоны.
Обрадованный князь крепко обнял своего оружничего, по русскому обычаю трижды расцеловал. Карачурин тем временем торопился сообщить всё в одну минуту:
– Люди Каверги меня
– Ба-а-алыпой человек в Больших Сараях! Ты его спас, значит, тысячу раз себя спас, попав в Орду.
Князь не очень-то понял, что хотел выразить Асай:
– В Орду я, слава Богу, не попадал.
Тегиня вежливо отстранил Карачурина:
– Дай мне перемолвиться с твоим господином, - произнёс он по-русски ещё чище, чем говаривал Каверга.
Асай с готовностью отошёл. Ордынский вельможа, избежавший казни без пролития крови, держался так, будто ничего страшного с ним не произошло. Маслиновые глаза смеялись. Тонкие уста под жиденькими усами и узкой бородкой чуть размыкались в величавой улыбке, обнажая крепкие зубы. Лишь рука, прижатая к груди, напоминала о большой благодарности, которую он испытывает к вчерашнему своему заступнику.
– Нам придётся подождать, Юрий Дмитрич, пока из изб выйдет дым. Такой уж у вас уклад - жить не в юртах, где курево от костра поглощается верхним отверстием, а в деревянных коробках с глиняными печами при плотных соломенных крышах. Хотя каждому свой уклад милее.
Юрию трудно было поддерживать разговор: переутомился после вчерашних и ночных передряг. Стоял, улыбался молча, пока дым не окончился и все не отправились по своим местам. Тегиня привёл не в избу, а в келью об одном окне, с земляным полом, с сажей от верха до половины стен. Нижняя же часть дома была выскоблена добела. Пол застлан выделанной шкурой. На очаге уютно побулькивает горшок седой, судя по духу, ухой, окунёвой или плотичей. Столовой утвари нет, кроме стенных полок с глиняной посудой и поставца у печи. На полу - низкий стол с отпиленными почти по столешницу ножками: очевидно, по просьбе ордынского гостя.
Тегиня сел на шкуру, пригласил и князя. Тот ожидал ухи, однако татарин и не глядел на горшок. Асай внёс большое деревянное блюдо с жаренной на костре бараниной, потом кусочки говядины на вертеле. Поставил на стол берестяной сосуд с жидкой смесью, дабы поливать мясо для остроты.
– Пьёшь кумыс, Юрий Дмитрич?
– спросил Тегиня.
– Мне достали кумыс.
– Взвару бы ягодного, - попросил князь.
Желание тут же было исполнено.
Насытясь, лежали на шкурах.
– Я в великом смятении, - сказал Юрий.
– Москва должна знать о нашествии Эдигея. Лишь мне, побывавшему в ставке великого темника, поверит государь-брат. А я здесь теряю время.
Тегиня успокоил:
– Великий князь уже знает про обман своего союзника. Булгарин Абдул, человек Каверги, посланный эмиром, как соглядатай, открыл его истинные намерения не только твоему слуге, но и сыновьям Тохтамыша, которых любезно приютил Василий Дмитрич. Уж им-то он с первых слов поверит. Я посылал к Джал ал ад-Дину и
Тегиня отставил недопитый кумыс и вытер усы.
– Эмировы люди не додумаются нас искать здесь, в рязанском княжестве. Я должен бежать в глубь Великой Кыпчакии, в те места, где есть силы, ненавидящие эмира и его ставленника в Больших Сараях. Охота за мной устремится к Дону. Я же дождусь здесь природных джучидов, потомков Тука-Тимура. И мы помчимся, как вы называете эту реку, на Волгу. Там ждут суда с гребцами, парусами. Очень скоро Булат-Салтан завопит, взывая к Эдигею о помощи.
Юрий обрадовался:
– Стало быть, сыновья Тохтамыша едут сюда, к тебе?
Тегиня кивнул:
– Не сегодня-завтра ты их увидишь.
– Стало быть, - развивал князь далее мысль, - Эдигей может и не успеть занять Москву?..
Тегиня чуть помедлил с ответом:
– Многое будет зависеть от самих русских. Властолюбивый темник бывает быстр и хитёр.
Беседа продлилась запоздно. Светильники гасли один за другим. Почти в полной тьме, при последнем язычке пламени, князь дослушивал возмущённую речь бывшего Тохтамышева беклярибека, затеявшего с тайным своим споспешником Кавергой устранение от власти временщика, позорящего Улус Джучи своим худородством.
– Кто такой Эдигей?
– вопрошал Тегиня.
– Ак-Мангкыт! Отпрыск белых мангкытов. Они помогли ему захватить власть в Орде. Но он не чингисид, как Мамай и Темир-Аксак, не имеет права на великоханский престол. Лжёт, называет себя потомком арабского халифа Абу-Бакра через пробабушку. Да нам-то какое дело?
– Эдигей никогда не станет великим ханом, - заключил Юрий.
– Он может править только с помощью своих ставленников, - подтвердил Тегиня.
– Первым был пьяница Темур-Кутлуг, умерший девять лет назад. Потом Эдигей посадил на трон двоюродного брата Шадибека. Тот тоже проводил дни в пирах и удовольствиях. Оттого сдуру и решил рубить сук, на котором сидел: попытался избавиться от эмира. Конечно, был тут же свергнут и бежал. Теперь из-под руки Эдигея правит Пулад, или, как вы именуете его, Булат-Салтан. Всё в Больших Сараях по-прежнему! А надолго ли?
Князь хотел бы отрицательно ответить на этот вопрос. Но утомлённый вчерашними испытаниями и сегодняшним непростым разговором, незаметно заснул.
Во сне князь увидел себя в аду. Сидел за столом с обильными яствами в обществе полужён-полузмей. Хвостатые черти прислуживали. Вокруг из чёрной пустоты доносились стоны и жалобы мучимых грешников. Внезапно налетели большие птицы с изогнутыми острыми клювами и стол опустел.
Юрий проснулся. Едва светлело запотевшее от дождя оконце. Сосчитал дни месяца, начиная от новолуния, как делывала Домникея, чтобы узнать: сбудется иль не сбудется виденное. Получилось число - двадцать пять. Вздохнул с облегчением: сон не опасен, не предвещает ничего важного.