Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Софья подняла здравицу за успехи супруга.
Семейная трапеза ещё более оживилась, когда Юрий спросил о судьбе их давнего недруга Эдигея. Оказывается, великий темник, изгнанный из Больших Сараев, ещё долго скитался по кыпчакским степям. Тохтамышев сын, известный Юрию Кадыр-Берди, отыскал его на берегах Чёрного моря, в Тавриде, и в схватке заколол.
Василий Дмитрич отлучился на малое время, вернулся с потёртой хартийкой, объявил:
– Вот любопытное письмо. Его прислал моему тестю Витовту незадолго до своей смерти общий наш враг Эдигей. Внемлите и оцените красноречие воинственного старика: «Князь знаменитый! В трудах и подвигах честолюбия застигла нас обоих унылая старость. Посвятим миру остаток жизни. Кровь, пролитая
– Прислал в Вильно двадцать семь арабских коней и трёх верблюдов, покрытых красным сукном.
– Тут неожиданно старший брат искоса глянул на младшего и ни к селу ни к городу произнёс: - Учись, Гюргий, заключать вечный мир!
Эти случайные, как бы вырвавшиеся хмельным делом, слова испортили Юрию всё застолье. Когда государь-братец, уже в конце пира, завёл речь о своём безупречном княжении, о том, что всё идёт хорошо, в людях растёт довольство, в недругах благоразумие, в соседях расположение, князь Звенигородский и Галицкий слушал терпеливо, но не очень доверчиво. Чтой-то Василий на себя не похож: в похвальбе теряет лицо.
Тесное семейное пиршество к концу становилось суше, приобретало не сердечный, а скорее служебный вид. Софья с Анастасией постепенно перестали обмениваться словами, а потом и глядеть друг на друга. Вот так двоюродные сёстры! Или старая пря не забывается? Братья же, тем не менее, при прощании обнялись. И опять государь ни к чему изрёк:
– Гюргий, не будь медведем.
– Кстати, - обрадовался Юрий Дмитрич вовремя пришедшей мысли, - недавно игумен Савва дал мне прочесть «Житие Сергия Радонежского», написанное нашим чудным дидаскалом [78] Епифанием Премудрым [79] . Там приводится случай: в пустынь к старцу Сергию повадился медведь. Не злобы ради, а токмо для насыщения. Старец клал на пень, что полагалось, зверь брал и удалялся. Если же Сергий забывал положить, медведь ждал своего и докучал старцу. Так продолжалось долгое время.
78
Дидаскал– наставник, проповедник, поучительный писатель или поэт.
79
Епифаний Премудрый писал на рубеже XIV-XV веков. Будучи ещё юным принял монашество в Ростове. Позже перешёл в Троице-Сергиеву обитель. Проявлял большую жажду знаний, много читал, хорошо разбирался в живописи. Делал копии с рисунков Феофана Грека. Из его литературных работ наибольшую известность приобрели два «Жития», Стефана Пермского и Сергия Радонежского. Умер в начале 20-х годов XV века.
Возникло растерянное молчание. Его нарушили слова великого князя:
– Даже долгому времени настаёт конец.
Тягость сняли пасмурные слова Софьи Витовтовны:
– Епифаний Премудрый недавно умер.
Все вслух поскорбели о кончине великого мастера риторского плетения и витийских глаголов. На том и расстались.
В последний дневной час перед вечерей Анастасия пришла к мужу в его покой.
– Не могу одна. Вся в непокое. Давай подумаем, как быть.
Князь читал Псалтирь, чтобы утешить внутреннее ненастье после свидания с государем-братом. Он всегда раскрывал сию книгу, когда ум искал истины, а душа - опоры. На сей раз открылся двадцать седьмой псалом: «Не погуби меня с, нечестивыми и делающими неправду, которые с ближними своими говорят о мире, а в сердце у них зло».
– О чём думать, радость моя?
– спросил
– В каком случае как быть?
– Плохое у меня предчувствие, - призналась княгиня.
– Государь готовит тебе нечто неприятное, о чём пока временит говорить.
– Она подошла к окну.
– Душно мне. Отвори окно.
– Не простынь. На пороге осень, - распахнул створки князь.
В покое стало прохладно, свежо.
– Ожидаешь одного, сталкиваешься совсем с другим. Хватаешься за голову. Надоело!
– размышлял князь вслух.
– Однако ты дрожишь, - он попытался закрыть окно.
– Постой, - глядела во двор княгиня.
– К нам важный гость. По коню, по платью - знатный человек княжеского достоинства.
Юрий посмотрел и хлопнул в ладоши:
– Ба! Константин! Брат любезный! Сто лет не виделись!
Анастасия не знала этого деверя, почти не видала. На их свадьбе он не был. В Москве жил урывками, пропадал то во Пскове, то в Новгороде: наместничал, не имел приличного удела. Самый младший, не любимый старшим, хотя с Юрием очень дружный.
– Пойду к себе, - спросилась у мужа, который спешил встречать любимого родича.
– Поздоровайся, - молвил князь.
– Потом извинюсь за тебя.
Встретили гостя в сенях. Худой, высокий, не по летам постаревший. Облобызал невестку в обе щеки.
– Голубушка, Юрьевна! Всё тот же блистающий адамант! [80]
– Благодарствую на добром слове, - смутилась Анастасия.
Она отказалась от вечери, сославшись на головную боль: обычная отговорка. Но Константин не настаивал. По-видимому, у него к старшему брату важные дела. За столом ел мало, не пил. Попросил малинового горячего взвару и уединения в покое. Затворил окно, сел в глубокое кресло.
80
Адамант - старинное название бриллианта, алмаза.
– Какими судьбами на Москве?
– спросил Юрий.
– Для меня, как снег на голову.
Константин чуть усмехнулся.
– Вызван из Нова города для разговора.
– Понимающе глянул на брата.
– Как и ты.
– Что я?
– не понял Юрий.
Младший брат вздохнул:
– Наш Василий плох.
– Как плох?
– испугался Юрий.
– Только что пировал с ним.
Константин молвил тихо:
– Знаю доподлинно: внутренняя немочь гнетёт его.
Юрий хлопнул себя по бёдрам:
– Ничего не приметил. В застолье был весел, похвалялся своим успешным княжением. Всё хорошо. Все довольны.
– Что хорошо? Кто доволен?
– запальчиво произнёс Константин.
– Прошлый год неубранный хлеб весь ушёл под снег. Люди питались кониной, мясом собак, кротов, даже кое-где мертвецами. Пуд ржи стоил рубль. А в Костроме даже два. В Нижнем до шести. Потом стало вообще негде купить.
– Знаю, - скорбно подтвердил Юрий.
– В моей Звенигородчине хлебом запаслись загодя. Знатоки чуяли беду: я велел прислушаться. Потом поставил по границам княжества рогатки.
– Во Пскове также поступили, - закивал младший брат, - а вот рогаток не поставили. Новгородцы, тверичи, корела, чудь толпами пошли на Псков. Цены подскочили. Псковитяне вывоз запретили, пришельцев погнали. Те мёрли на большой дороге.
Братья помолчали.
– Чем ещё хвастался Василий?
– спросил гость.
Юрий вспомнил:
– Поездкой в Орду. Теперь там дружественный нам великий хан Кадыр-Берди.
– Да что ты!
– рассмеялся Константин.
– Сидишь в своём уделе, ничего не видишь, не слышишь. Кадыр-Берди погиб от руки брата усердного союзника литовского. Так что цена Васильевой поездки - нуль! Зато унизился. И вновь, после нескольких лет вожделенной независимости, платим Орде выход - позорную прежнюю дань. Стоит ли похваляться?..