Плененная королева
Шрифт:
– Что? – Лицо Генриха посерело от гнева. – Он нужен мне и как канцлер, и как архиепископ.
Иоанн посмотрел на короля с выражением, в котором сквозила жалость:
– Мой господин сказал, что обязанности двух постов слишком тяжелы – он не сможет их вынести.
– Он что, больше не хочет служить мне?! – взорвался Генрих. В глазах короля появились слезы.
Алиеноре было невыносимо ни смотреть на мужа, ни присутствовать при этом сокрушительном разочаровании. Поступок Бекета представлялся ей чуть ли не сродни предательству.
– Ваше величество, он изменился. Взглянув на него, вы бы не поверили своим глазам.
– Что значит «изменился»? – резко
– После того как его посвятили в сан, с ним случилось чудесное преображение, миледи.
– Чудесное? – эхом отозвался Генрих.
Алиенора вспомнила, что Бекет всегда наслаждался, уходя в свою роль с головой, и подумала, что Иоанну точнее было бы сказать не «чудесное», а «рассчитанное».
– Как только милорд архиепископ облачился в одеяния, какие Господь определил носить самым высоким своим слугам, он изменился. Изменился не только его внешний облик, но и весь образ жизни. Будучи ранее придворным, государственным деятелем, солдатом и светским человеком, он за одну ночь, как ни посмотри, превратился в человека Церкви, даже аскета. Из покровителя лицедеев и любителя борзых превратился в пастыря душ.
– Томас? Аскет? – Генрих не верил своим ушам.
Алиенора ничего не сказала. Она думала, что, перестав быть покровителем лицедеев, Бекет, похоже, превратился в одного из них. Она не могла поверить, что этот переворот искренний. Бекет во всем доходил до конца.
– Да, ваше величество, – сказал Иоанн. – Он отказался от всего мирского. Все только дивятся, глядя на него. Отказался от светских одежд ради монашеского хабита, носит власяницу, чтобы постоянно помнить о греховности плоти. Милорд, его одежда кишит вшами… Пьет он только ту воду, в которой кипятили сено. Он продал всю свою собственность и теперь является одним из самых крупных благотворителей в Англии. И каждый день демонстрирует невиданное смирение: моет ноги у тринадцати нищих и подает им милостыню. Просит своих монахов хлестать его по голой спине в наказание за его грехи. Ночи проводит в бессонных бдениях.
Генрих слушал все это, раскрыв рот. Королю, который любил Бекета, рассказ Иоанна казался невероятным, в отличие от королевы, которая Бекета не любила и всегда смотрела на него с подозрением. Алиенора чувствовала, что Бекет наслаждается своей новой ролью, купаясь в славе. А как иначе можно объяснить такие перемены?
Король, все еще пребывающий в недоумении, вызвал епископа Фолио и попросил Иоанна Солсберийского повторить все то, что он говорил об изменениях, произошедших с Бекетом.
– Милорд, вы совершили чудо, – сухим тоном произнес Фолио. – Вы сделали архиепископа из солдата и придворного. И кажется, святого архиепископа.
Алиенору перекосило. Епископ посмотрел на нее, понимая, что она проницательнее, чем ему казалось прежде.
Генрих был в полном недоумении.
– Уж не знаю, что и думать, – произнес он. – Я чувствую себя брошенным. Я словно потерял друга.
Глава 20
Вудсток, 1163 год
Алиенора шла с детьми по парку, окружавшему королевский дворец в Вудстоке. Перед этим они посетили зверинец, сделанный по приказу короля, и маленькие Ричард и Жоффруа с восторгом смотрели на львов в клетке, леопардов, рысей и верблюдов, которые были подарены королю иностранными правителями.
Матильду и маленькую Алиенору в особенности поразил один странный зверь, спина которого была усеяна иглами.
– Еж! – в восторге воскликнула Алиенора.
– Нет, – возразила мать. – Это дикобраз.
Несколько минут они
Июльское солнце согревало, и, вернувшись из зверинца, они расположились в очаровательной беседке на цветочной лужайке, переливавшейся великолепными, божественными оттенками, в закрытом саду королевы с тяжелыми от фруктов деревьями. Им подали эль – ведерки с напитком предварительно охладили, выдержав в воде рва. Здесь их и нашел Генрих, бодрый после оленьей охоты в парке. Он был очень доволен собой, потому что всего день назад все уэльские лорды приехали в Вудсток и принесли ему оммаж – следствие решительно подавленного им весной восстания в Уэльсе.
Когда няньки увели детей ужинать, Генрих и Алиенора сели на каменную скамью и, наслаждаясь вечерним теплом, принялись говорить о честолюбивых планах короля установить закон и порядок в королевстве. Генрих считал этот проект очень важным и работал над ним с самого дня коронации.
– Меня беспокоит, что растет число преступлений, совершаемых священниками, – заявил он. – А нынешний закон позволяет им выходить сухими из воды!
Алиенора давно была знакома с этой проблемой. Она и прежде много раз слышала, как муж ворчит по этому поводу. Но сейчас в его голосе появилась решительность.
– Я решил положить этому конец, – сказал он.
Много лет спустя, вспоминая тот летний день, Алиенора думала, что тогда и предположить не могла, как жестоко решение короля повлияет на его жизнь.
– Это несправедливо, а потому должно быть прекращено, – продолжал Генрих. – Если преступление совершает светский человек, то он оказывается в моем суде и получает наказание по заслугам. И нередко очень строгое. Таков закон королевства, и он справедлив. – Генрих встал и начал расхаживать туда-сюда на свой обычный беспокойный манер. – Но любой священник, даже самого низкого чина, соверши он преступление, будь он убийцей или насильником, может сослаться на неподсудность духовенства, и его дело будет передано в Церковный суд. А тебе известно, что это означает.
– Церкви запрещается проливать кровь, – добавила Алиенора.
– Вот именно. Потому Церковный суд накладывает самые легкие наказания. Ты можешь убить человека, но если носишь тонзуру, то получаешь наказание в виде троекратного чтения «Аве Мария». А если убийство совершили ты или я – нас повесят.
Лицо Генриха покраснело от гнева. Эта проблема бесила его. И уже давно. Алиенора подозревала, что он не предпринял никаких действий в данном направлении по единственной причине: не хотел провоцировать ссору с Бекетом. Отношения между ними после возвращения Генриха в Англию были поначалу настороженные, потом дружеские, но постепенно стало нарастать отчуждение, которого никогда в прошлом не имелось, и королева догадывалась, что муж переживает потерю и опасается разрушить остатки их дружбы. Но даже несмотря на это, неприкосновенность преступных священников, как король их называл, так сильно раздражала его, что он был готов подвергнуть Бекета испытанию, а может быть, просто убедил себя в том, что его любимый Томас на его стороне.