Плененная королева

Уэйр Элисон

– Мы просим только, чтобы ты поделился частичкой власти, отец, наделил нас соответствующими полномочиями, – сказал Ричард.

– Нет! – ответил Генрих. – Вы молоды и неопытны. Когда повзрослеете, у вас для этого еще будет время.

– Генри, когда ты унаследовал Нормандию, тебе было восемнадцать – лишь на год больше, чем сейчас Молодому Генриху, – напомнила Алиенора.

– Да, но я не якшался с трубадурами и не пьянствовал со всяким рыцарским отребьем только потому, что они носят имя, которое вдруг взбрело в голову. Мне пришлось быстро взрослеть в разгар гражданской войны. И я рано научился оттачивать свой разум, сражаясь против врагов моей матери. Слава

Господу, нашим сыновьям не пришлось столкнуться с такими трудностями.

– Но при всем при том ты слишком уж ограничиваешь их свободу, – возразила Алиенора. – Пора тебе позволить им стать мужчинами. Дай им повод быть благодарными тебе. Господь видит, они не предъявляют каких-то чрезмерных требований.

– Прошу прощения, но я с этим не согласен. Гонец, который привез послание от Молодого Генриха, был моим человеком. Он слышал, как этот щенок утверждал, будто он должен править один, потому что с его коронацией мое правление, так сказать, окончилось.

Ошарашенное молчание нарушил резкий вдох Алиеноры. Оба мальчика смотрели в пол, понимая, что потерпели поражение из-за глупости брата.

– Именно такие мысли нашептывал в уши моего сына твой Бертран де Борн! – прорычал Генрих. – Интересно, а ему-то кто нашептал эту мысль?

– Уж во всяком случае, не я! – горячо ответила Алиенора. – Это несправедливо! Как тебе такое могло прийти в голову?

– Ты всегда становишься на сторону Молодого Генриха.

– Просто потому, что ты не хочешь посмотреть на мир с его точки зрения. – Алиенора была возбуждена и не думала, оскорбляют мужа ее слова или нет. – А теперь очевидно, что решение припозднилось. Генри, именно ты привел нас на эту развилку. Ты никогда не признаёшь своей неправоты. Посмотри, что случилось в Аквитании. То же самое происходит с твоими вассалами по всей империи. Они все сетуют, что ты слишком жесток. Именно так относишься ты и к своим наследникам, и я не собираюсь стоять в стороне и безучастно смотреть на это.

Генрих сильно ударил жену по лицу.

– Хватит! – зарычал он.

– Ммм… – застонала Алиенора, зажав рукой кровоточащие губы.

Это невозможно, подумала она. Генри был редким из мужей: он лишь раз применил к ней насилие, когда она неблагоразумно упрекнула его по поводу Бекета. Да и то она получила тогда лишь пощечину. А потому этот удар, кровь потрясли ее. Плохо, что Генри ударил ее, но вдвойне хуже, что он сделал это перед сыновьями.

Пальцы Ричарда схватились за рукоять кинжала, Жоффруа, взбешенный в неменьшей мере, бросился к матери. Генрих гневным взглядом посмотрел на Ричарда.

– Я твой король и твой отец, которого ты должен почитать и слушаться! – угрожающе сказал он. – Подними на меня палец – и это будет изменой, которую я накажу так, как она того заслуживает, независимо от того, сын ты мне или нет.

– Ты ударил мою мать, – ответил сквозь сжатые зубы Ричард. – Ты мне не отец! – И, не обращая внимания на Генриха, который сжигал их взглядом и бормотал угрозы, он помог Жоффруа отвести Алиенору в ее покои, где ту ждали охваченные ужасом придворные дамы. – Отца ни в чем невозможно убедить, – удрученно сказал Ричард.

Алиеноре было больно говорить, но самую сильную боль чувствовала она в своем сердце: муж поднял на нее руку. Она никак не могла в это поверить. Но она заставила себя разъяснить все своим мальчикам.

– За этим стоит не только его упрямство, – проговорила она. – Генри не в состоянии увидеть и понять, что происходит у него под носом. Он считает свое слово законом и ждет, что все будут ему подчиняться. – Алиенора вздохнула, сдерживая слезы. Надо быть

сильной, потому что никто другой не станет отстаивать интересы ее сыновей. – Вы знаете, что мы с вашим отцом уже некоторое время не живем вместе, – мягко сказала она. – Это наше общее решение. У нас были разногласия, но мы оставались друзьями и союзниками. Сегодня все изменилось: я не позволю, чтобы моих детей лишали их прав. Мы с вами в одном лагере, а ваш отец – в другом. Это очевидно. Мы стали врагами, хотя мне и горько говорить об этом. Но сейчас я вам обещаю, всем вам, включая Молодого Генриха, что буду бороться за ваши права. И заставлю короля поумнеть!

– Это что будет – война? – взволнованно спросил Жоффруа, которому не терпелось показать себя в бою.

Но лицо Ричарда оставалось мрачным. Он был на год старше брата и понимал, чем чревата вражда с королем. Алиенора могла догадаться, о чем он думает, – настолько близки они были.

– Ваш отец сказал, что всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, – задумчиво проговорила она. – Так вот, сегодня Генри сам разделил свое царство и должен нести ответственность за это. Своим упрямством он вызвал к жизни то, чего больше всего боится. Но я этого не допущу. Ставки слишком высоки. Теперь именно король создает угрозу для той империи, которую мы строили вместе. Я всегда была верной, преданной женой и помощницей моему мужу, но я не стану делать вид, будто не вижу, что с моими сыновьями обходятся несправедливо. Генри не прав, категорически не прав, и мы должны сделать так, чтобы он это понял. – Ее голос стал задумчивым, менее резким. – Это печалит меня так, что я и словами не могу передать. Не должно быть разногласий между отцом и сыном. Между мужем и женой. Это противоестественно.

– Оно и неудивительно, ведь мы лишены человеческих чувств! – рассмеялся Ричард, хотя ему и не было смешно. – Мы дьявольское семя, и у наших потребностей дьявольская природа!

Что могла сделать Алиенора, чтобы вразумить Генри? Написать Людовику, если ей хватит смелости? Она так давно его не видела. Но что-то говорило ей, что Людовик будет рад ее вмешательству. Алиенора не сомневалась, что он поддержит ее, хотя и по другим мотивам. Она искала справедливости для своих сыновей, считала, что они должны получить свою долю от властных полномочий отца. Людовик желал разделения империи Генриха. Похоже, и он читал Евангелие.

Но чего именно хочет Молодой Король? Суверенной власти, даже если это означало бы отстранение от власти отца? Если так, то его намерения крайне опасны. В лучшем случае это можно назвать бунтом, в худшем – изменой.

Она должна как можно скорее поговорить со старшим сыном и выяснить, что у того на уме. Если и в самом деле Молодой Генрих замыслил уничтожить отца, она должна вразумить его. А пока – это никак не может повредить, нет, в самом деле не может – надо написать Людовику, как родитель родителю, так сказать, и поделиться с ним своей озабоченностью. Одно сказанное им слово, угрожающее миру, переговоры о котором с таким упорством вел Генри, и этого будет достаточно…

Имелось и еще одно соображение. Людовик был ее сюзереном, и Алиенора имела все права обращаться к нему, если ей требовалась помощь против врагов. А своими неоправданными действиями Генри сделал себя ее врагом. Не она создала эту ужасную ситуацию. Она все время пыталась найти мирное решение.

Взяв перо и усевшись за стол, Алиенора обнаружила, что мысли ее с надеждой возвращаются сквозь годы к молодому человеку с длинными соломенными волосами, который так трогательно пытался услужить ей…