Пленница чужих иллюзий
Шрифт:
Антонина от неожиданного появления Надежды обмерла.
– Вы тринадцать лет горбатились здесь на чужих людей по вине Виталия… – сказала Надя серьезно и даже как-то торжественно. – Вам здесь знакома каждая козочка, каждый кирпич… А мне нужен дом в Лазаревском, за которым бы присматривали свои люди… Сначала я оформила этот дом на себя, а сейчас, если вы не против, мы все переиграем, и я подарю его вам, Антонина. Так будет всем удобно…
Тоня внимательно посмотрела на Надю. Бледная, сильно нервничает, явно не в себе, раз готова совершить такой странный поступок. Что с ней произошло, что заставило
– Нет-нет, мы не согласны… – сказала Антонина. – Пусть этот дом будет вашим, все, как положено, ну а мы, если вы позволите, останемся жить в своей времянке, будем ухаживать за козами, следить за хозяйством за зарплату, все, как и было… Надя? Что с вами?
Надя после ее слов стала еще бледнее и вдруг повалилась на бок, Георгий едва успел ее подхватить.
– Она потеряла сознание, – испуганно прошептал он. – Что будем делать?
– Пойдем, отнесем ее в спальню… Если через пару минут не придет в себя, вызовем «Скорую».
Георгий взял ее поудобнее и поднял в спальню, уложил на кровать.
– Знаешь, что, Гоша? Ты иди, а я тут посижу с ней… Думается мне, что она, быть может, нуждается в нашей помощи даже больше, чем мы в ней… Похоже, у нее проблемы…
14. Надя. Лазаревское, 2014 г
Жизнь закручивалась спиралью, тугой, жесткой и беспощадной. Каждый прожитый вдали от семьи, мужа и каких-то обязательств час пунктиром обозначал очередную, сделанную на гребне эмоции ошибку, одной из которых стал внезапный отъезд из Лазаревского Жени Гольдман, урожденной Дунаевой. Ведь решили, что уедут вместе, вернутся в Саратов на перекладных, чтобы не засветиться в списках пассажиров всех возможных общественных транспортных средств, но какое-то настроение, что ли, было невероятно легкое, замешенное на желании поскорее покончить с неразберихой, либо что-то еще непонятное, но Женечка уехала одна.
– Надя, когда вернешься, – звони, – говорила Женя, обнимая дрожащую от нервного озноба или прохладного ветра Надю, подбадривая ее лучезарными улыбками. – Ты даже представить себе не можешь, как же я благодарна тебе за то, что ты есть, что ты взяла билет в соседнее купе, что впустила меня тогда к себе и позволила рассказать тебе свою судьбу. Если бы не твоя поддержка, пропала бы я, вернувшись домой с телом Гольдмана, честное слово. А сейчас я чувствую в себе такие силы, что мне все нипочем! Как-то все встало на свои места.
– Главное, что он умер своей смертью, а потому тебе нечего бояться. Вали все на эмоции, на шок, скажи, что не помнишь, как и где сошла с поезда и как оказалась в Лазаревском… Для страховки запишись на прием к психиатру, мало ли… Но я больше чем уверена, что по возвращении, когда ты встретишься с сыном Гольдмана и официально откажешься от наследства, все о тебе сразу же забудут. Словно тебя и не было. И ты вернешься к нормальной жизни.
– А ты? Ты не передумала возвращать этот дом Антонине?
– Нет. Не представляю себе, как я ей это объясню, но чувствую, что должна это сделать. Эти деньги… Их словно специально подбросили мне для того, чтобы я как-то очень правильно распределила их. И, что самое важное, чтобы я никогда об этом не пожалела. Обстоятельства вырвали меня из привычной жизни и забросили вот сюда, вместе с тобой… И это не случайно. Впрочем, как
– Да все понятно…
Они прощались все на той же террасе ресторана «Прибой» и разговаривали как-то очень торопливо, куда-то, непонятно куда спеша. И солнце, смешавшись с ветром, трепало их длинные волосы.
– Честно скажу тебе: лично я испытала шок, когда Антонина сказала тебе, что Виталия уже давно нет в живых. А ты, что ты почувствовала в этот миг? – допытывалась Женя. – Боль или наоборот – облегчение?
– Ты хочешь честно, вот и получай правду: облегчение! Хотя оно тут же сменилось удивлением, недоумением и даже страхом. Спрашивается, кто же тогда прислал мне эти деньги?
– Но если ты до сих пор предполагаешь, что они связаны с «меншиковским» кладом…
– А как же не предполагать, если в банке – старинные броши?
– Но может, это броши не петровского времени, ты же не специалист?
– Ну и ладно… Все равно когда-нибудь все разъяснится. Само собой.
– Это как же?
– Меня просто найдут. Найдут и спросят: ты куда растратила наши деньги?
– И что ты тогда будешь делать?
– Ничего. Понимаешь, Женечка, в моей судьбе так долго ничего не происходило, что сегодняшнее проявление жизни, ее движение пьянит меня… Не знаю, как это объяснить. Словом – мне ничего уже не страшно.
– Может, мне остаться?
– Нет, ты должна уехать. Ты – драгоценная встреча, подаренная мне судьбой. Ты – одна из страниц этой безумной поездки, этого сумасшедшего бегства… И я очень хотела бы, чтобы ты приняла у меня деньги, несколько тысяч евро, хотя бы на первое время… Ты же видела, у меня полная сумка… Семь бед – один ответ. Ты понимаешь меня?
– Денег я у тебя не возьму. Ты же знаешь, что у меня есть наличные, оставшиеся мне от мужа… За меня не переживай. Я вернусь домой, к родителям, устроюсь на работу, и все будет у меня хорошо! Вот только за тебя буду волноваться. Скажи, что я могу для тебя сделать? Может, мне навестить твоих деток? Или зайти к свекрови? Может, передать чего? Сказать? Или встретиться с твоим мужем и успокоить его, сказать, что ты жива и здорова?
– Не думаю, что это хорошая идея. Мой муж наверняка решил, что я сбежала от него… У нас все сложно… И я уже не знаю, хочу ли я его вообще увидеть, не говоря уже о том, чтобы вернуться к нему. Я завершу здесь начатое с этим домом, верну Антонине и ее верному мужу их хозяйство, а потом посмотрю, что делать… Быть может, меня ждет еще не одна встреча…
– Ты что-то от меня скрываешь.
– Каждый человек что-то скрывает. Даже от себя.
И только после того, как фигурка Жени скрылась за углом ресторана и Надя осталась на террасе совсем одна, не считая продрогшей официантки, готовой выполнить любую ее просьбу, она вдруг поняла, что совершила еще одну ошибку. С каждой перевернутой страницей событий она становилась слабее. Бешеная гонка жизни утомила ее. А впереди поджидали еще какие-то новые встречи, впечатления и опять же – ошибки… Хватит ли у нее сил все преодолеть? С Женей она чувствовала себя увереннее, сильнее, вместе с ней они находили вполне осмысленное объяснение своих импульсивных поступков, поддерживали друг друга на скользкой тропе абсурдности происходящего. И во всем этом был какой-то порядок. Сейчас же, когда Женя ушла, вернее, когда Надя отпустила ее, считая не вправе и дальше подвергать ее жизнь опасности, ощущалось ледяное дыхание страха.