Пленник порока
Шрифт:
– Наслышан император о твоем мастерстве и решил иноземных мастеров отбить, а нашим почет и уважение высказать, дабы всем показать, как ценятся свои мастера в родном отечестве, – доложил гонец Никита Коровин.
– Ах! – только и промолвила Варвара.
«Господи, вот удача-то! Тьфу, тьфу, тьфу», – подумал про себя Гаврила и постучал пальцем по дереву, боясь сглазить свои радости, повалившие одна за другой.
Какие чувства в эти дни переполняли сердце старого Гаврилы! Его признали! И кто? Император, ставший провозвестником грядущих перемен! Люди все больше и больше проникались к нему симпатией и радушием, и тому было множество причин.
Император Николай Павлович производил благоприятное впечатление и во дворце, и на улицах столицы, где его часто видели гуляющим без свиты, пешком, без всяких церемоний. Он здоровался с проходящими и вел себя естественно, и это, конечно, не могло никого оставить равнодушными.
– Конечно! А когда изволит его Величество?.. – заглядывая в глаза гонцу, спросил Гаврила.
– Да ты не суетись! – успокоил его дюжий молодец, слезая с коня. – Ты сначала изготовь все как следует, а потом мне весточку дай. Прослышали о тебе через немецких купцов и заинтересовались, сами Его Величество спрашивали о вас. Но не к спеху это. Так, для развлечения, – договорил гонец и вошел в дом Юзовых.
– Варвара! – крикнул Гаврила во всю глотку. – Варвара! На стол накрывай, от императора гонец прибыл! – огласил он дом таким зычным голосом, что и на улице люди вздрогнули.
На крик отца из светелки вышел Сергей.
– Сгинь! Уйди с глаз моих, – шепнул ему отец и, повернувшись к гонцу, ласково проговорил:
– Вы садитесь, садитесь! Устали, небось, с дороги-то, сейчас баба моя и на стол соберет.
Сергей стоял, облокотившись о дверной косяк, и смотрел на гонца, который в свою очередь уставился на стол, накрываемый шустрыми руками Варвары.
– Да, вот еще, – прожевывая индюшачью ножку, осведомил он, – в следующую седьмицу бал у императора во дворе, и он приказал быть вам с детьми и привести своих лучших работников. То есть, конечно, не всю артель тащи, а человек пять. А детей своих можешь взять всех, – он вытер руки о чистый рушник и, запив еду крепким вином, поблагодарил хозяев за хлеб-соль:
– Ну, спасибо, уважили. Так и передам, – он отвесил поклон и вышел. Сергей от радости чуть косяк дверной не сломал. Еле дождавшись ухода гонца, он полетел вихрем в мастерские и объявил о новости Евдокиму.
«Это, наверное, тот случай и есть, о котором гадалка сообщила», – радостно думал Сергей.
– В следующую седьмицу, говоришь? – равнодушно спросил брат.
– Ага, – ответил Сергей, развалясь на душистых деревянных опилках.
– Что ж, Бог даст, пойдут теперь наши дела в гору, – спокойно протянул Евдоким.
– Как это, Бог даст? Ты чего? Даст не даст, а во дворец на бал не каждый попадает! – Сергей обиженно отвернулся.
– Посмотрим. А Вероника как? – спросил тем же тягучим голосом Евдоким.
– Не знаю. Ей-то что, пятнадцать лет девчонке, какие ей балы!
– Эка, ты шустрый на распредел! Вперед батьки решил уже, кому пойти, а кому дома сидеть? – возразил Евдоким, и Сергей услышал в его голосе железные нотки. Тревожный сигнал. Чувствуя себя немного обескураженно от такого поворота, он отвернулся.
– Знаю, что ты думаешь! – вздохнув, ответил он. – Это я недостоин на бал пойти. Не работаю, науку не постигаю. Не как вы, примерные и хорошие. А может, судьба моя там, на балу-то этом? Э-эх! Ты не поймешь! Куда тебе, таким, как ты, – только работать, да вина на праздник побольше, – высказывался Сергей, но, повернувшись, понял, что разговаривает сам с собой.
– Даже слушать им меня противно! Вон оно что! Ну, ладно, я вам всем покажу! Всех богаче буду и к дому своему не подпущу! Ишь, все им не так, – и начал Сергей в уме перебирать все невзгоды и несчастья, им самим же придуманные. Любил он себя жалеть, а потом матери рассказывать о своей печали и доле несчастной.
– Ничего сынок, крепись! Авось, и вправду судьбу свою изменишь, так лучше во дворце попытаться…
– И найду, мама, сердцем чую, что изменится скоро жизнь моя, – тыча себя в грудь кулаком, доказывал он матери.
А мать все про кольцо семейное думала, что Гавриле принесло немало пользы. Хотя не верил муж, что от кольца в его судьбе что-то зависит, Варвара помнила слова свекра, который передал по наследству колечко старшему сыну, несколько раз повторив:
– Берегите его, и сыновьям передайте. И скажите, чтоб хранили, ибо семейная эта вещица, наша. Будут добро сеять – поможет, а коли недоброе задумают – приведет к скорой расплате.
Слова-то помнила, но давно уже похоронила надежду, что увидит еще когда-нибудь колечко заветное.
– Замуж когда выходила за Гаврилу, он и показал мне один раз его, а потом старший брат Гаврилы Петр забрал перстенек. Благодаря ему мы жили не в нищете, как было много лет назад, но и не в роскоши, как хотелось бы. А Петр, прослышав, что дела у брата на поправку пошли, затребовал кольцо и сгинул с ним на веки вечные. Ни слуху ни духу от него, – рассказывала Варвара детям.
– Это наказание ему свыше, – говаривал Гаврила, – и наследство у меня отцово увел, и колечко родовое забрал. Вот и карает его Боженька. А колечко то недоброе. Нельзя его хорошим людям носить, бес, что в камне живет, разум туманит и на грехи толкает, – он рассказывал эту историю своим детям много раз, а теперь и она позабылась.
Два дня осталось до бала, и Сергей ходил в бесконечной тревоге.
«Позволит отец пойти, али нет?» – он даже за едой об этом думал. А Гаврила смотрел на него и продолжал жалеть сына.
«Ведь вырос парень, и красив, и сложен хорошо, а мастерством да трудолюбием вот Господь обделил его! И за что мне наказание такое?»
С ним согласились бы многие. В семье Юзовых Сергей был красивее всех. Высок, белолиц, чернобров, девки так и крутились вокруг, но стоило ему открыть рот, как приходили в смущение от его слов. Уж больно они казались заумными, ничего спроста не скажет. Но парня такое отношение особо не огорчало.