Пленник стойбища Оемпак
Шрифт:
Тельман Ивтэкович откровенно расхохотался. Варвара Кирилловна с сожалением посмотрела на него:
— Вот так все мужики ржут. А дело серьезное. В нашем городе трудно выйти замуж. — Она впервые с интересом оглядела кабинет, решив, что бесполезно говорить на эту тему. — Кстати, что у вас творится в аэропорту? Автобус черт-те когда ходит, а водители грузовых машин не хотят брать пассажиров, говорят, запрет. Какой еще запрет, если людям надо быстрее домой добраться? Признаться, не думала такое на Севере встретить, пишут-то другое…
— Позвонили бы, машина есть.
— Сказки. Машины в такие минуты никогда не бывает. Однако… — она глянула на часы, — вам негоже столько времени тратить на меня. До свидания. — Гостья встала и тяжело двинулась к выходу.
Тельман Ивтэкович машинально привстал:
— Куда же вы? А как же с… этим делом?
— Думайте, вы хозяин района. С утра жду звонка.
На следующий день Варвара Кирилловна стала свидетельницей странной сцены, разыгравшейся напротив гостиницы. Переходя улицу, она приостановилась, чтобы дать дорогу телеге с лошадью. Поравнявшись с ней, возница-женщина привстала и вдруг начала отчаянно хлестать кобылу:
— Лево сворачивай! Лево, говорю!
Варвара Кирилловна приняла эти слова на свой счет. Она даже оглянулась и отступила на тротуар.
Женщина изо всех сил тянула вожжи на себя, пытаясь повернуть лошадь в левый проулок. А навстречу ей, улыбаясь, спешил неверной походкой бородатый старик в ватнике и кирзовых сапогах. В руках он держал большой кулек.
— Так она тебя и послушалась. Лево, лево, — передразнил он. — Дура! Коню душевность перво-наперво дай, уважение, а ты с ним как со своим мужиком. Вот и бегит он от тебя лево.
Женщина покорно опустила вожжи:
— Ладно, не успели свернуть. Опять с повидлом?
— С таком. — Старик похлопал лошадь по морде, качнул деловито хомут, потянул ремень чересседельника. — По рукам — бить надо за такое обхождение с животным. Ишь, натер каку мозоляку.
Он развернул кулек, протянул лошади пирожок:
— Давай, парень, рубан.
Лошадь аккуратно взяла фиолетовыми губами пирожок, переступила с ноги на ногу и принялась жевать.
Прохожие останавливались с улыбкой. К решетке соседнего дворика прилепилась ребятня из детсада. Воспитательница громко пояснила:
— Дети, это лошадь. Ее привезли к нам — с материка. Кто еще не видел живой лошади? Сегодня будем ее рисовать… Лошадь, как видите, помощник человека.
Старик, достав очередной пирожок с повидлом, качнулся и выразительно поднял палец:
— Не то, дочка, ты им говоришь. Это не лошадь, а конь — вот! В войну он боевой единицей значился. Как солдат. А ты — помощник! Первейший, можно сказать, друг человеческий. Правда, парень? — Он — прижал теплую лошадиную морду к себе и вдруг, поцеловав ее в ноздри, всхлипнул.
Воспитательница собрала детвору, увела от решетки. Возница-женщина пошевелила кнутом и неожиданно мужским басом проворчала:
— Максимыч, черт бы тебя побрал, опять, смотри, в милицию угодишь. Нельзя целоваться с лошадью при людях — иди проспись!
— А-а, — замотал головой Максимыч, — ты дура, баба, дура. Я кавалерист: шашки — наголо-о-о-о! — По его грязным щекам текли пьяные слезы.
Варвара Кирилловна подошла к вознице:
— Чья лошадь?
— Торговская.
— А он?
— Максимыч? На пенсии.
— А что, лошадь единственная в поселке?
— Какой — в поселке! На весь район, считай. Чукчи из тундры специально везут детей, чтобы посмотреть на нее. Вроде как музейный экспонат.
Варвара Кирилловна вернулась, узнала номер директора торга. Между ними состоялся такой разговор:
— А что нам делать, Людмила Ивановна, с лошадью вашей?
— Вы из милиции? Опять скандал?
— Я Лоскутова. Из райисполкома, — чуть помедлив, добавила Варвара Кирилловна. — Нельзя ли старика взять кучером?
— Ни в коем случае, любителей выпить у нас своих хватает. К тому же лошадь нам держать нерентабельно. Все собираемся списать, да руки не доходят. Теперь, очевидно, придется, если уж нашей лошадью заинтересовался райисполком.
— Ну так есть выход — спишите и продайте ее старику, скажем, в кредит.
Директор торга рассмеялась:
— Мы подумаем, конечно. На балансе она у нас. Если только по болезни, по старости лет… А впрочем, дайте нам официальное указание — и дело с концом.
— Дадим. Договорились. Все.
— Вы, видимо, новый человек в исполкоме…
— Да, я только вчера прибыла. Точнее сказать, я депутат областного Совета. Еще депутат…
Во второй половине дня Варвара Кирилловна позвонила Тельману Ивтэковичу. Как и прежде, она быстро справилась с подступающей к горлу болью, поспешно погасила те далекие воспоминания, которые всплывали в ней, словно отблески молнии, высвечивая подробности уже полузабытых встреч. Он ей часто говорил: «Ты, Варька, мне от бога, с неба свалилась на мою голову».
Горькая улыбка тронула губы Лоскутовой. Да, так и было. Прямо с неба. Она тогда занималась в школе планеристов, и первый ее полет завершился в огороде дома на окраине, где жил Гаранин. Как он испугался, увидев сломанный планер и плачущую девчонку в нем. Он тогда был уже курсантом авиационного училища.
Войну они начали в разных авиаполках. Но она еще не летала. Это было позже…
Варвара Кирилловна никогда не позволяла себе распускаться. И теперь, здесь, она думала обо всем как бы отчужденно, словно о факте из жизни других люден. Однако самообладание ее не только не радовало, но даже огорчало. Оно напоминало о долгих годах, которые отделяли ее — ту, молодую, от сегодняшнего дня, о жизненном опыте, о потере остроты восприятия былых чувств, а значит, — о старости.