Пленник
Шрифт:
– Конечно месье Деко, как угодно.
Роберт вошел в холл и прошел в гостиную. Это была большая красивая комната, вся удавленная стариной мебелью и огромными канделябрами, которые Роберт терпеть не мог. Когда он был маленьким и носился по дому как всякий ребенок, он неминуемо ронял их, после чего доставалось именно прислуге. Он до сих пор чувствовал вину за подобные шалости. На большом красном бархатном кресле сидела уже не молодая, но все еще красивая, для своих лет женщина в прекрасном шелковом синем платье, украшенном серебряной тесьмой. В руках она держала книгу.
– Мама, отец уже дома?
– спросил Роберт.
– Он все еще в конюшне, я бы на твоем месте поторопилась,
Он повернулся и пошел наверх.
– Роберт, - она на минуту обратила на него свой взгляд.
– Отец хотел поговорить с тобой перед ужином, - выражение ее лица была настолько серьезным, что Роберт немного занервничал.
– О чем это?
– Точно не о своих ненаглядных лошадях. Вероятно, о предстоящем ужине, - он заметил, как уголки ее рта слегка приподнялись, но тут она снова опустила глаза в книгу.
***
Толстые стены квартиры хранили тишину как нельзя лучше. Это все что было нужно Эдмонду, чтобы обратить свои чувства и фантазии в слова. Но на этот раз ему не хотелось писать еще одно чувственное произведение, от которого дамы при дворе Герцога будут рыдать. Ему хотелось создать что-то, что не просто сможет заставить кого-то заплакать или загрустить. Он жаждал написать то, что действительно сможет тронуть чью-то судьбу, вознести ее, а может пошатнуть... или даже разрушить. И вот когда он будет смотреть на ее развалины у своих босых ног, тогда он поймет, что наконец создал нечто действительно стоящее.
Его мысли прервал осторожный стук в дверь. И хотя это был самый вежливый стук, который кто-то когда-либо мог произвести, он все равно показался Эдмонду резким и бесцеремонным. Даже учитывая тот факт, что слышал он его каждый день в одно и то же время. Он поморщился от мысли о том, чтобы подойти близко к двери. Ко входу во внешний мир. Такой притягательный и в то же время вселяющий в него непреодолимый ужас. Помедлив он встал с кресла и открыл дверь. На пороге стоял высокий, сутулый молодой человек. Черные сальные волосы лежали прядями у него на лбу. Неровные усы и бородка, торчала некрасивыми кустами на щеках, придавая ему еще более жалкий вид. Он робко продолжал стоять в дверях, очевидно ожидая разрешения войти.
– Ну, чего ты встал, - произнес Эдмонд.
– Заходи и закрой за собой дверь.
– Ты опоздал, давай выкладывай.
– Простите, месье Готье, мне пришлось задержаться из-за матушки, ей сегодня стало хуже, мадам Дюмаж зашла утром и...
– Мне не интересна твоя жизнь, Стефан, - Эдмонд сжал губы, - Ни твоя, ни твоей мамаши. Ты и так опоздал, выкладывай все что есть и выметайся.
– Простите, - пролепетал Стефан и начал говорить.
– К востоку от поместья Левиль произошел пожар в конюшне деревни Мюсак. Жители потушили его ближе к полудню, но говорят, сгорели и задохнулись почти все лошади, - у Стефана была безупречная память. Все, что он когда-либо слышал или смел прочесть оставалось у него в голове в мельчайших подробностях. За это умение Эдмонд его и ценил.
Говоря, Стефан то и дело поднимал взгляд на Эдмонда, словно опасаясь чего-то. Эдмонд молча сидел в кресле и смотрел в окно, положив на руку подбородок.
– В ближайшей северной провинции, - продолжал Стефан, - за эту неделю умерло уже пять человек, люди опасаются новой вспышки чумы...
– он немного помедлил, видимо нервно выискивая что-то в памяти, затем продолжил.
– В школе святого Иоанна произошло убийство, а на улице Сент Жозеф, поймали вора, который уже третий раз забирался в городское хранилище. Казнь состоится
– Стефан, - начал спокойно Эдимонд, - зачем мне все эти городские сплетни?
– Но вы сами поручили мне рассказываться все, что...
– начал оправдываться Стефан.
– Я говорил то, что говорил. А теперь мне нужны не сплетни городских прачек, мне нужна настоящая жизнь этого города. Мне нужно само его нутро, его бьющееся сердце.
– Но...
– Стефан, прошу тебя, - он движением руки убрал волосы назад.
– Я знаю, что ты талантлив. Ты давно мне служишь и выполняешь свою работу превосходно.
– Эдмонд встал с кресла.
– На этот раз я прошу тебя о немного большем, чем ты делаешь обычно. Сделай это и это будет еще одним шагом навстречу твоей новой судьбе, - он говорил мелодично и вкрадчиво, его глаза излучали искреннее участие.
– Конечно месье, я сделаю все что в моих силах, - Эдмонд посмотрел на него серьезно.
– И даже то, что не в моих, - закончил Стефан.
– Вот и отлично, а теперь тебе пора, мне нужно работать. Я буду ждать тебя в это же время, - он взял его за плечи и посмотрел своими сияющими голубыми глазами в его, - и я верю в то, что ты меня не разочаруешь, - этот жест невероятно воодушевил Стефана и не смея больше докучать Эдмонду, он тут же вышел из квартиры.
Темнота снова поглотила это место и мысли Эдмонда. Демон со стены жадно наблюдал за ним безумными глазами. Конечно, все слова сказанные им минуту назад были ложью. Стефан не был глуп, по крайней мере он умел читать и писать, что было редкостью для подобных ему. Но он был наивен. Судьба его, думал Эдмонд, давно предначертана. Работать еще лет пять. Его мать, уже считай, в лучшем мире, долго она не протянет. А затем, убитый горем Стефан останется один. Через время он просто исчезнет без следа на улицах этого города. И никто даже не заметит того, как очередная душа завершила свое пребывание в этом мире. Конечно, Стефан уважал его и может быть даже тайно был влюблен. Удивительно, если бы это было не так. Эдмонд Готье рожден, чтобы покорять сердца людей. Стефан служил ему уже три года, из раза в раз он приносил новости и происшествия за день. Когда живешь как отшельник, чтобы писать о мире и жизнях людей, нужно быть в курсе всего. А еще это просто помогало не сойти с ума. Создавало иллюзию того, что ты тоже живешь в этом мире, а не просто существуешь, как забытый кусок плесневелого сыра в буфете.
***
Роберт поднялся наверх и переоделся в темный атласный костюм к ужину. Затем он спустился в гостиную, где как раз застал отца. Высокий, слегка седой мужчина, так похожий на самого Роберта, если бы не пышные усы, сидел в кресле у камина в кожаных сапогах и белой блузе. В руках он еще держал хлыст.
– А, вот и ты, - проговорил он басом.
– Я рад, что ты уже здесь и готов к ужину. Нам как раз нужно поговорить, - он встал.
– Да, я как раз хотел...
– начал Роберт.
– Позже, - остановил его отец жестом руки, в которой сжимал хлыст.
Леон Деко не был грубым или жестоким человеком. Он был человек через чур прямой и его военные привычки говорить командным тоном довольно часто проявлялись как в общении с лошадьми, так и в общении с людьми. Однако, что было примечательно, в обращении со своей женой Оливи, Деко всегда был учтив и никогда не позволял себе ничего подобного.
Леон поцеловал жену и зашагал тяжелыми сапогами вверх по лестнице.
Когда он вернулся в гостиную, прислуга заканчивала последние приготовления, был накрыт большой обеденный стол, сервированный лучшим столовым серебром, служанки сновали вокруг, расставляя тарелки и салфетки по приказаниям Клода.