Пленники небес
Шрифт:
— Не стоит мучить клиента, Сесил.
— Ты знаешь, как он меня назвал?
— Успокойся. Наш друг больше не станет нас беспокоить. Он и так уже по уши в дерьме.
Я повернулся к рабочим — очевидно, им не понравилось, что краснокожий избивает белого.
— Это приватная беседа, джентльмены, — сказал я им. — Завтра в газете прочитаете. Или вы хотите, чтобы и про вас написали?
Они попытались испепелить меня взглядом, однако холодное пиво явно было им больше по душе, чем перспектива провести ночь в участке.
И вновь татуированный
Я осмотрел сиденья. Ничего.
— Не желаете открыть багажник? — спросил я.
— Сами откроете, — ответил он.
— Я спросил, не желаете ли вы открыть багажник. Не хотите — не надо. В тюрьме научат слушаться. Хотя никто тебя пока в тюрьму не сажает. Я просто подумал, что ты захочешь быть хорошим мальчиком и поможешь нам.
— Просто вам нечего мне пришить.
— Совершенно верно. Это называется «арест по подозрению». Ты никак сидел в Рейлфорде? Классная у тебя татушка, — сказал я.
— Вы хотите обыскать мою машину? Мне плевать. Валяйте. — Он выдернул ключ, открыл багажник и рванул вверх крышку. В багажнике, кроме запаски и домкрата, не было ничего.
— Надень на него наручники и — в машину, — сказал я Сесилу.
Тот мигом завернул его руки за спину, щелкнул браслетами на запястьях и затолкал в полицейский автомобиль, как подбитую птицу. Он закрыл машину, опустил перегородку между передним и задним сиденьем и стал ждать, когда я сяду на пассажирское место. Чего я делать не спешил. Тогда он вылез из машины и направился в сторону «шевета», где стоял я.
— Ты что? Это же он, верно?
— Ага.
— Тогда давай, поехали.
— Видишь ли, Сесил, возникает маленькая проблема. У нас ничего нет — ни оружия, ни этого самого чулка. К тому же твой кузен не видел его лица и, следовательно, опознать его не сможет.
— Я же видел, ты нашел осколки бутылки бренди. И еще обертки от шоколадок.
— Правильно. Но это не дает нам права задержать его. У нас недостаточно улик, парень.
— С-сука. Слушай, поди-ка выпей пивка. А через десять минут возвращайся. Он как миленький расколется, куда подевал чулок.
— Сколько денег у него в бумажнике?
— Сотня где-то.
— Можно сделать по-другому, Сесил. Постой тут, я сейчас.
Я направился к полицейскому автомобилю. В салоне стояла духота, арестованный обливался потом и пытался сдуть с лица надоедливое насекомое.
— Мой напарник хочет тебя взгреть.
— И что?
— А то. Ты мне не нравишься. Так что заступаться я за тебя не намерен.
— Ты вообще о чем, чувак?
— Моя смена по идее закончилась в пять часов. Я вот тут собираюсь пойти куда-нибудь съесть сэндвич с креветками
Он стряхнул с потного лба налипшие волосы и попытался принять равнодушный вид, однако было заметно, что он напуган.
— У меня есть предчувствие, что на пути в кутузку ты обязательно вспомнишь, куда девал чулок и пушку, — сказал я. — Но это уж вы с ним сами разберетесь. Про него всякие слухи ходят, правда, я им не очень-то верю.
— Что? Какие, к черту, слухи?
— Например, что раз он завез подозреваемого куда-то в глушь и выколол ему глаз велосипедной спицей. Брехня, конечно.
Я увидел, как он сглотнул. По лицу его катился пот.
— Слушай, ты ведь смотрел фильм «Сокровище Сьерра-Мадре»? — спросил я его. — Там есть сцена, когда один бандит-мексиканец говорит этому, как его... Хамфри Богарту: «Мне нравятся твои часы. Ты ведь мне их отдашь, правда?» Наверняка вам в Рейлфорде его крутили.
— Я не понимаю...
— Да ладно. Допустим, ты — Хамфри Богарт. Сейчас ты возвращаешься в ту самую лавочку и возвращаешь владельцу его сотню баксов, а в придачу вот эти свои часы, «Гуччи». И никакой Сесил тебе не страшен, я тебе гарантирую.
На кончике его носа устроился москит.
— А вот и он, кстати. Так что решай, — сказал я.
Я возвращался на грузовичке домой. Был теплый вечер, и деревья, растущие над заливом, озарял мягкий закатный свет. Летом в Южной Луизиане бывают такие вечера, когда небо становится лавандовым, а легкие розовые облачка напоминают крылья фламинго, распростертые на горизонте. Воздух был напоен ароматами дынь и клубники, которые кто-то вез в багажнике пикапа, а в саду моего соседа благоухали гортензии и ночной жасмин. На поверхности залива шумно кормились лещи.
Поворачивая к дому, я заметил у обочины ярко-красный, как пожарная машина, «ровер»-кабриолет с проколотой шиной. Затем я увидел, что на крыльце моего дома сидит жена Буббы Рока, рядом с ней стоит серебристый термос, в руке — пластиковый стаканчик. На ней были мексиканские соломенные сандалии, бежевые шорты и белая блузка с глубоким вырезом, разрисованная синими и коричневыми тропическими птицами. К темным волосам она приколола желтый цветок гибискуса. Когда я подошел к крыльцу, держа на руке плащ, она улыбнулась мне. И вновь меня поразил странный красный отблеск в ее глазах.
— Я шину проколола. Не подвезешь меня к моей тете, в Вест-Мейн?
— Конечно. Или давайте заменю вам шину.
— Запаска тоже дырявая. — Она отпила из пластикового стаканчика и вновь улыбнулась. Ее губы были красными и влажными.
— Как вы очутились в наших краях, миссис Рок? — спросил я.
— Для тебя — Клодетт, Дейв. Да вот, приехала навестить кузину, что живет за поворотом. Раз в месяц я езжу в гости ко всем своим родственникам в Нью-Иберия.
— Понятно.
— Я тебя ни от чего не отвлекаю?