Плиозавр-45
Шрифт:
Дуайнер рассмеялся:
– Можешь не отвечать, без тебя знаю. Только ответь, на этой фотографии - Хальт?
– И Дуайнер выложил на стол снимок.
Видимо, ресторатор не мог прийти в себя. Рассматривал фото пристально, то поднося к свету, то отдаляя. Наконец решительно сказал:
– Это не он. Таким герр Хальт был двадцать лет назад. И честно говоря, мне рассказывали, что Хальт панически боится воды.
3
Джакомо Перчини не был профаном в ложе святого Эльма. Правда, не был он и мастером. Но в его комнатке за тяжелыми плюшевыми портьерами нередко собирались приверженцы святого Эльма самого
Хальта он узнал недавно. Его привел Мастер, о котором Перчини знал одно - Мастер занимает слишком большой пост в Риме, чтобы можно было задавать ему посторонние вопросы. За Хальтом утвердилась кличка Банкир, и в самом деле несколько раз Хальт передавал ложе значительные суммы. Эго происходило в комнатке с портьерами, и кое-что перепадало Перчини - на подорожные.
Перчини вывел машину из гаража с твердой уверенностью, что сегодня он получит подорожные, во много раз превышающие расход на бензин, затраченный на путь к вилле Хальта и обратно, ведь ему пришлось сгонять туда трижды, все никак не заставал хозяина.
Наконец садовник, отворивший калитку, молча кивнул и впустил его. Но в дом Перчини не пригласили. Садовник привел его в поросшую одичалым виноградом и плющом беседку и оставил одного. Вдруг Перчини услышал легкие шаги, сквозь зелень что-то забелело, в проеме показалась белокурая головка. Девушка улыбалась, что-то пробормотала на языке - Перчини был готов поклясться чем угодно - он не слышал такого языка ни разу в жизни, - и убежала. Поздоровалась она или о чем-то предупредила? Она, конечно, не итальянка, даже самые светлые венецианки темнее ее. Скорее всего с севера. Но зачем она приходила? Что сказала? Перчини, раздумывая, не заметил, как перед ним появился Хальт.
– Добрый день, сеньор, - Перчини по-солдатски вытянулся перед Банкиром.
– Славная у вас дочь...
– Доброе утро, это не дочь, в чем дело?
– тяжелый недоверчивый взгляд сковал Перчини.
– Не могли бы мы...
– забормотал он, - поговорить так, чтобы...
– Здесь некому нас слушать. В чем дело? Перчини невольно перешел на полушепот:
– Если я не разучился понимать кое-что в людях и разбираться в этой жизни, вас собираются шантажировать, сеньор...
В мясистом, холеном, почти бесцветном лице Хальта ничто не дрогнуло.
– Я никого не боюсь...
– Хальт отвел глаза, и Перчини испугался, что их разговор сейчас закончится.
– О, выслушайте меня! Этого Дуайнера, американца, я знаю еще по Лас-Вегасу. Он большая теперь птица, а большим пройдохой был всегда. Он явился ко мне и стал требовать - нет, он мне угрожал!
– чтобы я уточнил, так сказать, не имеют ли наши люди отношения к этому делу, о котором пишут в газетах... Ну, о русской из галереи Уффици...
– А при чем здесь я?
– Я
– Короче, Перчини, - Хальт поморщился, - мне тоже нет до нее никакого дела.
– Минуту, сеньор. А потом... Он спросил о вас Понимаете?
Хальт вяло пожал плечами:
– Мной и моей фирмой интересуются многие. Я плачу хороший процент, и все, у кого появляются деньги, естественно...
– Да нет. Он знает, что мы...
– Перчини свел тонкие пальцы и попружинил ими рука об руку.
– Хочет, чтобы я свел вас. Я, конечно, отказал.
– Итальянец снова поежился под тяжелым взглядом Хальта.
– Дуайнер показал мне фотографию и спросил, не вы ли это. Я ответил, что нет.
– Что, - усмехнулся Хальт, - меня снимали, когда я обнимался с черной Джильдой в твоем заведении?
– Сама по себе фотография некомпрометирующая. Это портрет в полуфас человека в спортивной шапочке, как у конькобежцев. А тут, - Перчини зашевелил пальцами у шеи, - такое, как у водолаза, ну, аквалангиста, гидрокостюм... На плечах, похоже, погоны белые...
Хальт отшатнулся, будто Перчини дал ему под дых Итальянец и сам испугался.
– Как выглядел человек на фото? Лицо!
– Перчини видел, как бесцветные глаза Хальта вдруг начали медленно наливаться кровью.
Перчини показалось, что язык перестает его слушаться:
– Ну, нос с такими... выпуклыми ноздрями...
– Вывороченными?!
– П-похоже, - пролепетал Перчини и подумал: "До чего страшный взгляд у подлеца..." - Глаза узковатые, но не маленькие.
– Здесь, - Хальт провел ногтем по скуле, - здесь есть шрам?
Перчини задумался. Пожалуй, шрама он не видел, да и качество фотографии... Он отрицательно покачал головой. И вдруг спохватился:
– Такое впечатление, что бровь, та, что к зрителю, будто подбрита, укорочена.
Хальт закрыл глаза и с минуту сидел молча. Перчини боялся дышать. Он ничего не понимал.
– Так... Американец, как его там, уверяет, что это я?
– Да. Он даже скорее действительно уверяет, а не спрашивает. Это-то меня и заставило предупредить...
Хальт поморщился, слегка помассировал грудь. "Я всегда говорил себе, что мое дело - деньги, - горько подумал он.
– Зачем мне понадобилось лезть в эту грязь... Захотелось стать фигурой или от Вернера заразился верой в наше с ним всемогущество? Какая чушь! Сколько лет жили спокойно! И вот. Где я ошибся? Эта ложа... Но не ее первую я финансировал. Поначалу им ничего, кроме денег, не надо. А теперь? Это сумасшедшие, им ничего не стоит сунуть нож под пятое ребро! Вот и этот... сморчок... сидит, а глаза горят, и дышит как пантера! Что же теперь делать? Как откупиться?
А если это не шантаж, а провокация? Естественно, Перчини раскусить ее не смог. Если американцу нужен не я, а Вернер? Но откуда у него фото Вернера? Когда я видел Вернера последний раз? Всего четыре дня назад. Что случилось за это время? Когда я приехал к нему, пляж был пуст. Ни единого человека на дороге. Ни одной высокой точки вокруг, откуда можно было наблюдать. Вот, значит, к чему привела его любовь к дешевым эффектам! Белокурая бестия, стопроцентный ариец, мессия! Черт бы его побрал!" Хальт глубоко вздохнул. В груди, слева, отпустило.