Плод воображения
Шрифт:
Не дождавшись «креатуру», она вернулась в особняк и проверила электронную почту. Интуиция не подвела — в ящике появилось письмо от Барского, отправленное около часа назад. Литературный лев снизошел до повторного приглашения. Когда хотел, он умел казаться очаровательным — даже в нескольких предложениях. Тут ловко ввернутый комплиментик, там изящный намек на прошлое… Неужели это когда-то действовало и на нее?
К письму был прикреплен отрывок из ее романа тринадцатилетней давности. Такого иезуитского хода она не ожидала. Соня сильно сомневалась, что Барский возит книгу с собой, чтобы всегда иметь под рукой
Она просмотрела отрывок. Просто удивительно, сколь многое стирается из памяти полностью или частично. Порой с трудом узнаешь собственный текст. Иногда думаешь: неужели это мое? Ай да я… Ну, главное-то она помнила. В романе речь шла о писателе, достигшем зрелых лет и снимающем сливки на вершине славы, и о молоденькой девочке из штабеля, лежащего у подножья. Да-да, теперь она вспоминала подробности. Старый хрен обхаживал девочку — сначала из чистого каприза (почему до сих пор не мое?), а потом влюбился. В ход шло всё: стишки-экспромты, тяжелая артиллерия в виде влиятельных друзей, перспективы публикаций (девочка, само собой, тоже пописывала). Ясное дело, долго обхаживать не пришлось. Отрывок как раз содержал эпизод, в котором интригующая недосказанность плавно переходила в секс — почтительно-ласковый с ее стороны и восторженно-благодарный — с его.
Соню чуть не стошнило. Можно себе представить, как потешался Барский, читая это, а затем трахая ее, пьяную, на своей шикарной даче. Но зачем он цеплял ее сейчас?
У нее желчь подступила к глотке. На что это намекал старый хрен? Если на вероятные последствия их очередной встречи, то он сильно ошибался. Может, когда-то он и был великим и ужасным, но теперь совсем другое дело. Место и обстоятельства уравняли всех. Этот городишко, перед пустым лицом которого каждый из них был никем, служил наилучшим подтверждением того, что расклад изменился. И если старый сибарит притащился сюда, значит, всё лучшее в его жизни позади. Но при этом он рассчитывал снова подняться, не так ли?
Соня была настроена решительно: или поднимется она (и в этом случае его помощь будет принята с циничной благодарностью), или не поднимется никто.
Перед тем как отправиться к Барскому, она решила выпить кофе в мастерской (под присмотром глаза со странной картины, в чем вряд ли призналась бы себе) и обнаружила, что в блокноте не хватает нескольких чистых страниц. Кто-то их небрежно выдрал, не позаботившись оборвать корешки, а блокнот остался лежать открытым на подоконнике, трепыхаясь, как подбитая птица.
И хотя ее записи не пострадали, Соня пришла в бешенство — не столько оттого, что кто-то тайком пробрался сюда в ее отсутствие, сколько от нелепости происходящего. Даже в своих романах она не позволяла персонажам, ставшим жертвами коварных интриг, погрязнуть в абсурдных мелочах. Худшим из дурных примеров для нее был Кафка. По ее скромному мнению, бедняге остро не хватало свежего воздуха и силы воли, чтобы послать всё к черту и заделаться садовником.
Она и до этого была на взводе (чего стоил один только привет от Барского, заставивший ее со стыдом взглянуть на себя как на пошлую и наивную дурочку),
Хуже не придумаешь. Соне столько раз пытались продемонстрировать свое мнимое превосходство разные придурки, что она давно разочаровалась в курятнике, единственным смыслом существования в котором для многих было усесться повыше, чтобы гадить на нижних. Она всю жизнь старалась убежать от этого, а романы были для нее настоящей отдушиной. И вот теперь здесь, кажется, начиналось то же самое…
Это было вполне в духе Барского (насколько Соня разбиралась в его сущности): назначить встречу в музее и ждать в парке.
Ей оставалось одолеть последнюю четверть пути, когда она заметила его — в безлюдном городе любая фигура сразу бросалась в глаза. Он сидел на скамейке и, увидев ее, приветливо сделал ручкой. Ну прямо добрый старый приятель, решивший искупить грешки молодости на закате жизни. Впрочем, ей показалось, что поначалу он всё-таки был немного удивлен ее появлению. Это не помешало ему выглядеть так, словно он заранее знал и какой дорогой она придет, и что скажет, и на что согласится.
Она сразу дала понять, что с ней этот номер не пройдет. А он и не настаивал. После холодного «здрасте» Соня в упор спросила:
— Чем обязана такому вниманию?
— Ты считаешь, что не заслужила?
— Я много чего заслужила.
— Вот я и хотел… кое-что компенсировать.
— Ладно, начинай.
— Сонечка, почему такой тон? Я тебя чем-то обидел?
Она пожала плечами:
— Нормальный тон. Ты привык к другому?
— Вопрос не в том, к чему я привык, а в том, готова ли ты сотрудничать.
— С тобой?
— Со мной… и не только.
— А кому еще ты сделал столь лестное предложение?
— Тебе первой. Хотя, не скрою, собираюсь привлечь кого-нибудь еще. Соня, здравомыслящие люди объединяются, когда дела плохи.
— У меня всё в порядке.
— Честно говоря, сомневаюсь, но если так, рад за тебя. Возможно, ты еще не в курсе — мы здесь не одни.
— Я знаю. Кроме нас, тут еще восемь человек, не считая охраны на Периметре.
— Я имею в виду не участников проекта и не обслуживающий персонал.
Она уставилась на него пристальным взглядом и сочла, что ему явно показалось мало издевательской шутки с отрывком из ее романа.
— Барский, скажи прямо, зачем тебе это?
— Не твое собачье дело, дорогая, — ответил он очень мягким тоном. Потом тон изменился. — Представь себе, что мы на корабле и посудина тонет. Сейчас не время выяснять, кто зачем купил билет. Если не выберемся отсюда, все пойдем ко дну.
— Ты знаешь, меня это почему-то не пугает.
— Понимаю. Только здесь не клуб самоубийц. Если ты в позе «мне терять нечего», то и говорить не о чем.
— Почему же не о чем… Можем поговорить о том, зачем ты выслал мне кусок моего опуса.