Плохая мать
Шрифт:
В августе в гости приехала племянница мужа с тремя дочками. Я целый день плела косички и венки. Они уехали, а я подумала, что это ведь еще одна примета – женщина, которая хочет ребенка, должна «понянчить» чужого. Если хочет мальчика – значит, мальчика. Если девочку – то девочку.
...Ко мне на кухню залетела птица. Голубь. Тринадцатый этаж. Застекленный балкон. Открыта была только одна половина. Птица, казалось, даже не была испугана – она не билась крыльями, а лежала на полу и смотрела на меня. Взгляд у птиц очень страшный. Прозрачный, стеклянный, кажется, что злой. Я же от страха оцепенела.
– Кыш!
Птица
Откуда-то из подсознания выплыло: «Залетевшая птица – к покойнику».
– Мама, ко мне птица залетела, это плохо? – спросила я, набрав номер.
– Это хорошо. Жди новостей.
– И всё?
– Ну, это будет какая-то очень важная, значительная новость.
– Ты уверена? Это не...
– Нет, не к покойнику, расслабься. Я тебе такую свинью не подложу, если ты обо мне беспокоишься...
Через неделю я узнала, что у меня будет ребенок. И вдруг вспомнила: то же самое – птица – случилось тогда, когда я ждала сына. Голубь сидел на подоконнике и не улетал. Я ему крошек насыпала, но он не клевал. Я тогда тоже испугалась.
– Мама, у меня УЗИ показало... – позвонила я маме после очередного приема у врача.
– Все хорошо у тебя.
– Мам, там врач, аппаратура... Я боюсь.
– У тебя все хорошо. Спокойно ложись спать. Завтра перепроверят и скажут, что все отлично. Тебе ведь завтра опять к врачу?
– Да... А как ты узнала?
Я знаю, что спросила глупость. Конечно, она знала. И когда на следующее утро врач сказала, что все отлично, я даже не удивилась.
Я ждала девочку. Каждый день гуляла в парке, хотя гулять не люблю. А муж любит. Он видит белок, листья, вековые деревья, веселых красивых детей с веселыми красивыми родителями. Мне достаются другие сцены.
...Беспородную псину принес в сумке мужик и выбросил в кустах около пруда. Прямо в сумке. Размахнулся, раскачал и швырнул ее на счет три. Сумка упала с характерным звуком – что-то живое. Мужик развернулся и ушел. Сумка пришла в движение и заскулила. Нет, даже заныла. Собака высунула в дыру от не застегнутой до конца молнии сначала морду, а потом выпросталась вся и кинулась за хозяином. Если, конечно, этот мужик был ее хозяином. Она не лаяла, а тихо поскуливала. Мужик шел по тропинке, собака забегала спереди и скулила. Он пинал ее ботинком под брюхо, собака отлетала в сторону, вставала и снова бежала за мужиком. И так несколько раз, пока он не сел в машину. Я встала с лавочки, опять села. Хотела чтото сказать, сделать. Не сказала и не сделала.
Говорливые громкоголосые старушки, надолго занимающие самые удобные, со спинками, лавочки, собирались в яблоневом саду. Две лавочки вокруг шести яблонь – их посадили пионеры из ближайшей школы. Когда-то этот клочок земли был подшефным хозяйством. Яблони плодоносили раз в два года. Старушки шумно нюхали воздух, а потом обтрясали яблони с еще неспелыми плодами.
Молодые мамочки оккупировали детские площадки возле беличьих кормушек. Тут всегда крики. Дети периодически рыдают.
– Рыбка, ну перестань, значит, белочка не хочет кушать. Положи ей орешек в кормушку, она придет, – говорит какая-нибудь мама плачущей дочке.
– Почему она ко мне не приходит? – заходится в плаче девчушка.
– Зайка,
Если белка «приходит» к кому-то из детей, у остальных случается истерика. Мамы кидаются успокаивать чад, объясняя, что «у той девочки, к которой пришла белочка, были кедровые орешки, а у нас – только семечки, а белочки больше любят кедровые, но в следующий раз мы обязательно придем с кедровыми».
– Хочу сейчас! – кричат дети.
Дальше все зависит от характера счастливой обладательницы кедровых орешков. Точнее, ее мамы. Если мама не сволочь, то отсыпает другим мамам по чуть-чуть, а те выдают зерна детишкам. В противном случае, что случается чаще, дети продолжают рыдать, а девочка с орехами смотрит победоносно – на радость маме. Так каждый день.
Еще в парке есть категория давних, но не очень близких знакомых. Они, как правило, гуляют с вымученными улыбками, думая, в какой момент будет удобно распрощаться.
У меня тоже есть свои ориентиры – мужчинабегун в желтой парусиновой куртке. Он очень смешно бегает, оттопырив локти. Еще молодая женщина, всегда в деловом костюме и на каблуках, и ее уже взрослый сын. Юноша старательно смотрит под ноги и только иногда поднимает глаза – если мимо пробегает или проходит девушка. Он быстро смотрит на девушку, сразу на маму и опять под ноги. Они доходят до пруда и «наматывают круги» вокруг. Мама поднимает воротник делового костюма и цокает каблуками. Сын держится чуть сзади. Странно, симпатичный парень. На больного не похож. Почему тогда так ходит, так смотрит и гуляет с мамой? Они проходят ровно десять кругов – я специально считала.
Или мама с дочкой, всегда держащиеся за руку, обе – в старческих следничках под босоножками. Дочка – еще совсем молоденькая, лет семнадцати, а ходит как мама – стопами и плечами внутрь. И одевается как мама – в самовязаную кофточку, и рассуждает как мама – да, точно дождь будет, и проживет жизнь такую же, как у мамы, – одинокую. Хорошо еще, если родит дочку от первого и последнего мужчины в своей жизни и будет гулять с ней по парку – уже счастье. Я не могу оторвать взгляд от руки женщины – она так крепко держит за руку дочь, как будто та в любой момент может исчезнуть. Так держат дети воздушный шарик – вцепившись в нитку, чтобы не улетел.
Если дочь подавалась вперед и вырывалась на полшага, мать крепко сжимала ее руку и придерживала, как будто вела собаку в строгом ошейнике. Не вырвешься. Только через боль. А боль не все умеют терпеть.
– Я знаю, у тебя точно есть орешки!
Ко мне подошла женщина средних лет.
– Есть, – ответила я.
– Дай, а? Там белка – голодная-а-а-а, – попросила женщина.
Я полезла в сумку и достала орешки. Давно привыкла к тому, что ко мне обращаются совершенно незнакомые люди с достаточно странными просьбами.
– Ведь не люблю ж природу, – сказала женщина, зажимая орешки в кулаке, – а вот покормлю эту тварь и оттягивает! А у вас девочка будет.
– Откуда вы знаете?
– Так видно ж!
Я никак не могла представить себя мамой девочки. Девочка – она ведь совсем-совсем твоя. Она навсегда с тобой. Она будет звонить и кричать в трубку: «Мама!» И я буду все бросать и ехать. Я буду ей нужна. Всегда.
– ...Как назвали? – спросила дальняя родственница.
– Серафима, – ответил муж.