Плохие девочки не плачут. Книга 3
Шрифт:
Фон Вейганд мрачнеет, и я понимаю, что это на самом деле не слишком хорошо.
— Now you see, (Теперь видишь,) — констатирует барон. — She makes you weak. (Она делает тебя слабым)
— I'll fix this problem. (Я решу эту проблему.)
Холодный и отстраненный тон, от которого пробирает до дрожи.
— You have not so much time left. (Осталось мало времени)
— I'll fix, (Я решу,) — повторяет с нажимом.
Даже не смотрит на меня.
Проблема… ну, спасибо.
Хочется возразить, встрять в разговор, но губы, будто онемели, отказываются
— I hope so. This time it was me who kidnapped her, just a couple of pills into delights or coffee relax all the bodyguards and… you should try to implement something new into the security system. It was easy for me. What will it be for Morton? (Надеюсь. На сей раз ее похитил я, всего пара таблеток в сладости или кофе расслабляет всех охранников и… тебе стоит внедрить что-то новое в систему безопасности. Для меня это было легко. Как будет для Мортона?)
Теперь все предельно ясно. Лорд ничего не подмешивал в еду. Эту гадость добавили раньше, когда мы с охраной решили перекусить в молле. Оставалось только правильно рассчитать дозу и время отключки, а после собрать урожай.
— Don't forget that he has doubts about her biography and invites both of you to his island, (Не забывай, он сомневается в ее биографии и приглашает вас обоих на свой остров,) — заключительный маневр производит эффект взорвавшейся бомбы.
— Was? (Что?) — фон Вейганд резко переходит на немецкий.
Дальше могу разобрать лишь отдельные слова и ругательства, на которые эти двое не скупятся. Однако цельной картины не получается. Вообще, никакой не получается, если честно.
Привычно вжимаюсь в спинку кресла, растираю затекшие запястья и стараюсь перевести дыхание.
Дура, почему ты не учила такой важный и необходимый язык в универе?! Сейчас могла бы уяснить что к чему. Твоя судьба решается, а ты ни сном, ни духом.
Уставившись на кровавые разводы, коими щедро украшен пол, предвкушаю продолжение банкета.
Ужин с Мортоном, прокол с польскими колыбельными, настоятельный совет «решить проблему»… вынуждена признать, чья-то ставка определенно сыграла в минус.
Признайте, для столь выдающегося умения налажать на ровном месте требуется особый талант.
— Пойдем, — фон Вейганд грубо хватает меня за плечо, рывком вынуждает подняться.
Взвываю от боли. Кажется, еще немного и придется накладывать гипс.
Уходить не хочется, словно чересчур рано и абсолютно не вовремя. Остается ощущение интригующей недоговоренности, легкой недосказанности происходящего. Как в фильмах с открытым финалом или в книгах без эпилога. Невольно тянет перелистнуть, перемотать, заглянуть в замочную скважину и прочесть будущее. Но не всем надеждам суждено оправдаться.
— See you, (Увидимся,) — обещает Вальтер Валленберг на прощание и подмигивает в узнаваемой манере.
Не сомневаюсь, он сдержит слово. Эти мужчины не отпускают свое.
***
Уютный салон спортивного автомобиля, призывно мерцающие
Однако это незначительные детали, самое главное — за рулем мужчина моей мечты.
И, кажется, больше нечего желать.
Вам знакомо чувство, когда точно знаешь, что ошибешься, будешь страдать и ужасно раскаиваться в содеянном, но все равно поступаешь именно так, как задумал изначально?
Прекрасно понимаешь, что это может убить, изничтожить и выжечь дотла, но уперто рискуешь снова и снова. Отринув страх и осторожность, наплевав на доводы разума, с завидным безрассудством бросаешься в объятья пламени.
Пожалуй, в этом чувстве заключена вся моя сущность.
— Спрашивай, — говорит фон Вейганд.
Не успеваю воспользоваться дарованным правом.
— Про компромат на Мортона ничего не объясню.
Меткое уточнение.
— Я и не собиралась.
Собиралась, конечно. Неужели мои мысли отражаются бегущей строкой?
— Хорошо, — кивает он.
— Отлично, — киваю я.
Вопросов множество, выбрать трудно, ведь неизвестно какие количественные и качественные лимиты установлены на откровенность.
— С ним всегда говорим по-немецки, — нарушает тишину, опять предугадав вопрос. — Негласное семейное правило. С бабушкой по-французски или по-русски, зависит от темы, обстановки, настроения.
Не «с дедом», не «с Вальтером», просто — «с ним». А от горечи в прилагательном «семейное» сводит скулы.
— Что он сказал? — впервые оказываюсь шустрее.
Фон Вейганд на краткий миг отвлекается от дороги, скользит по мне взглядом, от которого кровь мигом приливает к вискам, и отворачивается.
— Сказал, что когда начинаешь думать членом, голова отключается, — хмыкает: — Не спорю.
— Значит, надо расстаться? — прикусываю губу, сдерживаю нервный смешок, отчаянно рвущийся на волю. — В смысле, слабости мешают и все такое, не хочу быть обузой и напрягать…
— Нет, — резко обрывает он. — Если бы я хотел расстаться, то мы бы сейчас не вели эту идиотскую беседу.
— Но ты пообещал решить проблему, — пожимаю плечами, морщусь от болезненной вспышки, потому как успела забыть о плачевных последствиях фирменной хватки.
— И решу, — пальцы крепче сжимают руль, восстанавливают хрупкий контроль. — Не переживай, я никогда тебя не отпущу, а с твоими родными все будет в порядке.
— Злишься из-за Мортона? — судорожно выдыхаю и ударяюсь в бред: — Понимаю, мне не следовало ужинать с ним. Еще так явно протупить, ну, то есть пойматься на колыбельных. Нужно быть осторожнее, а я лажаю, ну, то есть ошибаюсь постоянно. Просто он сыграл на волнении и любопытстве, наговорил всякого, типа знает про важную встречу, типа ты занят и вернешься поздно, а я же ничего не соображаю. Боюсь, вдруг он сделает с тобой что-то плохое. И, вообще, какие голосования? Какие задания? Шейх?!