Площадь павших борцов
Шрифт:
Гитлер понятливо кивнул, одобряя кандидатуру. Но генерал Гальдер потом с неудовольствием выговорил Паулюсу:
– Что вы подсунули нам "швабского задиру"? Роммель - это человек, которого в мирные дни лучше всего держать на железной цепи, а во время войны его лучше всего повесить...
* * *
– Земной шар, - утверждал Гитлер, - это всего лишь переходящий кубок, который достается чемпиону-победителю...
Перед нападением на СССР фюрер поспешно сколачивал громоздкий блок сателлитов. Он обретал союзников из принципа странной немецкой поговорки: "Прошу, будь мне хорошим другом, иначе я шарахну тебя дубиною
Из Будапешта Паулюс вернулся в Берлин, окрыленный успехом в переговорах. Берлин встретил его оттепелью, а жена - первыми фиалками. Из-под колес генеральского "мерседеса" выплескивало струи талой воды. Паулюс тронул руку жены.
– Моя любимая женщина, "тихо скрипка играет, а я молча танцую с тобой". Видишь, Коко, как все удачно складывается?
– Ах, Фриди, я очень боюсь, что будет война с Россией... Но я, как жена твоя, конечно, радуюсь твоим успехам. Прости, - сказала Коко, - у меня даже появилась одна сокровенная мечта: я давно вижу тебя фельдмаршалом. Не смейся! И пусть твой маршальский жезл сверкает алмазами и рубинами...
...Сталинград? Пожалуй, Коко и не знала такого города, в подвалах которого ее муж станет фельдмаршалом.
12. След львиной лапы
– Италия, - сказал дуче, - ах, как любит меня Италия!
Лязгнуло железо затворов громадного вольера, за прутьями решетки нервно похаживала разъяренная львица, стегая хвостом по воздуху. Бенито Муссолини бесстрашно шагнул в клетку.
– Италия, - нежно позвал он хищника.
– Неужели ты не узнала меня... своего любимого дуче?
Иностранные корреспонденты раскрыли блокноты, а кинооператоры разом вскинули свои камеры, дабы запечатлеть исторический момент. Италия (такова была кличка львицы) ткнулась в колени Муссолини, потом, поднявшись на задние лапы, облизала лицо диктатора горячим языком, шершавым, как наждачная бумага.
– Снимайте!
– крикнул дуче корреспондентам.
– Пусть эти кадры сохранятся для потомства, и пусть все в мире знают, как горячо любит Италия своего великого дуче... Недаром же я поклялся оставить в истории след львиной лапы!
Африка - вот куда влекло вождя партии фашистов и он, дуче, с гордостью носил на черной рубахе значок этой партии, который в итальянском народе называли "клопом".
* * *
Фридрих Паулюс и Эрвин Роммель встретились под сводами богатого отеля "Адлон" ради ужина, чтобы поговорить.
"Адлон" являлся прибежищем высокопоставленных нацистов и богатой публики. Здесь никто не думал о повышении квартирной платы или о том, как растянуть на всю неделю 500 граммов мяса по карточкам. Звучала тихая музыка, не мешавшая беседовать. Струились фонтаны, подсвеченные прожекторами.
Между столиками в узких трико телесного
Роммеля всегда отличала приятная белозубая улыбка, в его глазах светилась сила ума и сдержанной злости. Сейчас, как и в молодости, друзей сближали крайности характеров: Роммель горяч, а Паулюс холоден. Роммель уже был извещен о том, что его ждет Африка, и он почти невозмутимо выслушал от Паулюса, что Муссолини постоянно колотят:
– Бьют в Ливии, бьют в Греции и даже (стыдно сказать) в ничтожной Албании. Фюрер потому и счел нужным поддержать дуче ради политического престижа фашизма, столь родственного идеям национал-социализма. Мало того, - сказал Паулюс, - фюреру совсем не хотелось бы залезать в пекло Африки.
– Тогда на кой черт сдались Киренаика и Мармарика?
– Личная услуга фюрера, оказанная Муссолини. Роммель что-то прикинул в уме:
– Как далеко бежали итальянцы от англичан?
– Образовался разрыв миль около трехсот.
– А сколько танков у британского Уэйвелла?
– Двести. В основном - "Валентайны" и "Матильды" В этих танках мало брони, зато много пластмассы, потому они горят, как пасхальные свечи. Уэйвеллу не хватает утяжеленных "Черчиллей", у которых защита приличнее. Я не думаю, - сказал Паулюс, поднимая бокал с кианти, - что тебе будет там трудно. Английские позиции удерживают колониальные новозеландцы, австралийцы, индусы. Наконец, там собрались и поляки, которых мы не добили. В пустынях у англичан появился даже еврейский батальон.
– Ого!
– развеселился Роммель.
– Но помни, Эрвин, что мой шеф относится к тебе паршиво, даже не скрывая, что тебя надобно бы повесить.
– Обоюдная антипатия. Гальдер считает меня авантюристом, и теперь он станет всюду хватать меня за хлястик.
– Не зарывайся, - посоветовал Паулюс.
– Нам в Ливии требуется устойчивое состояние обороны, не больше! Из тебя хотят сделать броневую заслонку. Твои действия в Африке - лишь отвлекающий маневр. Пусть в мире думают, что Гитлер завяз под Тобруком, а тогда в Москве даже кошка не шевельнется... Это как раз то, что нам сейчас и требуется. Ты понял?
Девицы в трико отработали "шаг на месте", барабан отчеканил солдатский мотив: "Был у меня товарищ, был у меня товарищ..." В облике Роммеля что-то изменилось.
– Нет, я возьму Тобрук, - вдруг жестко произнес он.
– Я превращу этого Уэйвелла в жалкое дерьмо - назло Гальдеру, и не меня, а именно его, твоего шефа и мерзавца, надо повесить.
Паулюс отрезал крылышко от фазана. Подумал и аккуратно переложил на свою тарелку жареные каштаны. Сказал:
– Гальдер не даст подкрепления. А фюрер никогда не станет снимать с Востока силы ради твоих амбиций.
Роммель равнодушно обозревал девиц, думая о
– А если фюрер все-таки поддержит меня в пустынях Ливии ради собственного престижа и престижа германского оружия?
– Вряд ли, - отозвался Паулюс. В африканских делах он всегда согласится с мнением ОКХ и... того Гальдера. Не забывай, приятель, что мы имеем дело большой стратегией, а эта штука всегда связана с большой политикой.
– А меня разве посылают творить маленькую?
– Не сердись, Эрвин, у тебя же светлая голова: сам должен понимать, что одна Москва стоит Тобрука, Мальты, Каира и... Лучше выпьем за старую дружбу Прозит...