Площадь павших борцов
Шрифт:
Это никак не украсило биографии Манштейна:
– Ну, Паулюс, не желаю вам попадать в котлы. Ощущение такое, будто заперли в сейф, протянув мне соломинку, через которую я мало пил, худо дышал и плохо мочился.
Московское радио сообщало, что в боях захвачены секретные документы Манштейна об огнеметах (речь шла о самовозгорающемся фосфоре, предтече американского напалма). Паулюс "поздравил" Манштейна с выговором от имени ОКХ за потерю бдительности, хотя это никак не испортило их отношений. Манштейн доложил,
– Откуда здесь франтиреры?
– удивился Паулюс.
– Наверное, наш визит в СССР был настолько внезапен для русских, что местные власти не успели с мобилизацией. Теперь мужчины призывного возраста ушли в леса, к их кострам подсаживаются выходящие из окружения и просто недовольные нами, не вам объяснять, как зверствуют люди из компании Гиммлера. Так что, Паулюс, мы, кажется, обретаем в России второй фронт, и с этим фронтом предстоит считаться.
На траках танков Манштейна еще хранилась пыль дорог всей Европы, а он вдруг заговорил, что они... застряли.
– Чем объясните свою оперативную паузу?
– Даже размерами наших гусениц, - объяснил Манштейн.
– Если вы из Цоссена завтра дадите сигнал двинуть мои "ролики" на Ленинград, мы выйдем к курортам Луги и Вырицы уже с забитыми пылью фильтрами и лопнувшими траками... Не только у нас, но даже у техники сдают нервы и лопаются перепонки!
Беседуя, они шли от полевого аэродрома по заливным лугам, незаметно для себя собрали громадный букет ромашек. В безвестной деревеньке на берегу тихой речки Манштейн занимал избу - с печкой и полатями; барон Альфред Кутченбах, с интересом оглядываясь, уселся на лавке под киотом, и строгие русские боги сурово взирали на загадочных пришельцев. В углу же горницы стоял ящик, из которого торчали горлышки водочных "четвертинок".
Манштейн хвалил русских за их сообразительность:
– Чертовски удобную придумали они расфасовку! Этот ящик достался нам в качестве трофея из одной сельской лавки. Больше там ничего не было. Только учебники, какие-то книжки, паршивые "фотокоры" на треногах и пачки соли, пропахшие керосином.
Манштейн сообщил: тяжелые русские танки KB, истратив боезапас, идут прямо на таран, и тогда (если не взрываются при ударе) оставляют от немецких "роликов" груды искореженного металла. Паулюс в ответ рассказал Манштейну, что с Т-34 не справляется даже противотанковая артиллерия лучшая в мире:
– Шкуру этих зверей пробивает только швейцарская зенитка (калибром "восемь-восемь"). Это даже немыслимо, - говорил Паулюс, - если небесная артиллерия станет опускать стволы к самой земле, выступая в несвойственном ей амплуа.
Манштейн занимался устройством букета:
– На этих "восемь-восемь" пока и держимся...
Появились хлеб с зельцем,
– Потому что это старый, еще царский офицер. Я держу его при себе под охраной в бане на огороде. Он предельно откровенен, и мы иногда с ним дискутируем.
– Любопытно. Пригласите его, - сказал Паулюс... Появился пленный (заспанный).
Седоватый ежик волос. Широкое лицо. Грубые руки. В петлицах гимнастерки - три шпалы. Пожалуй, никто, кроме Кутченбаха, не заметил, что он припадает на одну ногу. Увидев зондерфюрера войск СС, сидящего под иконой "Утоли мои печали", русский сказал:
– Ага! Вот этот тип и станет мордовать меня?
Кутченбах засмеялся, отвечая ему по-русски:
– Не бойтесь. Я не по этой части. Переводчик.
– Значит, в эмиграции нашего языка не забыли?
– Я не русский, а немец. Садитесь, пожалуйста.
Манштейн привычно запустил руку в магазинную тару и вытянул на стол четыре бутылочки - каждому по штуке.
– Никак не научусь открывать без штопора.
– Не велика мудрость, - сказал пленный, ударом ладони вышибая пробки, так что водка плеснулась за печку.
На его груди одиноко светилась медаль "XX лет в РККА", и Паулюс с некоторым удивлением заметил;
– Не слишком-то щедро вас награждает Сталин.
Подполковник оглядел Паулюса с ног до головы:
– Да, Гитлер щедрее... Но вы и воюете больше нашего. А у нас - что? Конфликт на КВЖД, конфликт на озере Хасан, конфликт на Халхин-Голе, конфликт на Карельском перешейке... Войн нет - одни конфликты: а с них, сами понимаете, воевать не научишься и орденов не нахватаешься.
Кутченбах долго изучал водочную этикетку.
– Цена три марки и пятнадцать пфеннигов... Дорого!
– А вам-то, - ответил пленный, - не все ли равно, что дешево, что дорого? Вы же за нашу водку не платили.
– Думаю, - ответил зондерфюрер, - приди вы в Берлин, вы бы тоже не стали выбивать в кассе чеки за хальб-литтер.
На это подполковник сказал ему:
– До Берлина-то нам еще топать и топать...
Кутченбах перевел, и все дружно захохотали.
– Ваш чин в царской армии?
– спросил Паулюс.
– Штабс-капитан. Честь имею.
– Образование?
– Начал солдатом. В четырнадцатом. Три "георгия". Школа подпрапорщиков. Снова фронт. И стал штабс-капитаном. А военную академию имени Фрунзе закончил лишь в тридцать четвертом году... уже при Сталине.
– Я понимаю, - кивнул Кутченбах, - большевики после революции принудили вас к служению в своей армии.
– Я вступил добровольно. Потому что вы наседали на нас. А мне обидно. Как же? С четырнадцатого в окопах мурыжился, и вдруг... вы в Крыму! Вы в Пскове!