Площадь павших борцов
Шрифт:
– Кстати, как и сейчас, - заметил Манштейн, протягивая пленному кусок колбасы, наколотый на вилку.
– Скажите, пожалуйста, - допытывался Паулюс, - почему вы при царе хорошо воевали, а сейчас отступаете? Наверное, вы, русские, не любите этого азиата Сталина?
– На это я могу вам ответить, что немцы при кайзере воевали тоже намного лучше, нежели сейчас при Гитлере. Дело не в Сталине! У меня нет никаких симпатий к этому человеку, но в свою последнюю атаку я поднимал людей с его грозным именем... Будь там Сталин или не Сталин, наши цели в этой войне четко определились: выгнать всех вас... обратно!
Ни Манштейн, ни Паулюс не обиделись, спрашивая:
– А вы разве сами не видите, что уже разгромлены?
– Не вижу! У нас Мамай был... триста лет на шее сидел, и то спихнули. А с Гитлером мы скорее разберемся. Еще год, от силы два, и ваши "ролики" повернут обратно.
Пленный поднялся, и тут Кутченбах крикнул ему;
– Стоп, моторы! Ну-ка, снимайте правый сапог...
Подполковник прятал в сапоге ордена Ленина и Боевого Красного Знамени. Паулюс, шутя, приложил их к своей груди:
– А это у вас за что? Тоже за... конфликты? Русский офицер разом опустошил всю четвертинку?
– А ну вас всех... Чем с вами водку тут пить, так лучше отправьте меня за колючую проволоку, как всех. Там мне, знаю, будет хуже, чем в баньке. Но зато...
– Барон, - обратился Манштейн к Кутченбаху, - поставьте офицера в СД, и пусть ему устроят шарффер-немунг...
В тайной полиции так назывался "энергичный допрос".
Вскоре Манштейн покатил свои "ролики" к Ленинграду. Сталин отстранил Ворошилова от командования, ибо "железный нарком" вносил в дела только путаницу, а оборону Ленинграда доверил Георгию Константиновичу Жукову. Мы отступали...
* * *
Страшно! Страшно, если в первый же день войны немцы уничтожили 1200 наших самолетов, так и не успевших взлететь в небо, их разбили в куски на аэродромах - бомбами, их перекорежили гусеницами танков. Не хватало даже винтовок! Ополченцы шли на фронт без оружия, подбирая винтовки убитых. На фронт слали пополнения с учебными винтовками, из которых можно стрелять сколько угодно - все равно никого не убьешь, только глаза себе выжжешь.
Генерал-лейтенант Н. К. Поппель вспоминал:
"Сейчас даже странно объяснить этот винтовочный голод. А все объяснялось просто: огромные ружейные склады находились близ самой границы (там они и остались), - за это можно благодарить Мехлиса: удружил нам Лев Захарович!"
Только углубившись в Россию, немцы своими глазами убедились, что никакой "линии Сталина" у Сталина не было и в помине - очередная басня! Правда, кое-где попадались остатки заброшенных сооружений, уже поросших травой и земляникой. Еще накануне войны оборудование "укрепрайонов", начатых при Тухачевском, было безжалостно демонтировано, по распоряжению Л. З. Мехлиса вооружение куда-то вывезли. Генерал-полковник
Л. М. Сандалов писал по этому поводу:
"Многое из того, что казалось нам тогда непреложной истиной, кануло в Лету потому только, что прямо или косвенно связывалось с именами лиц, отстраненных от командования по вражеским наветам".
Отступали... Новые танки Т-34 еще только входили в серийное производство, а Кулик со Щаденками еще до войны запретили выпускать запасные части к танкам устаревшей системы (об этом
Мы отступали... Еще гремели бои под Смоленском, когда под угрозой падения оказался Киев - матерь городов русских. Сталин выходил из себя, не позволяя отступать из Киева:
– Нельзя брать пример с Буденного, который, вместо того, чтобы остановить Клейста, отважно руководит нашим драпом. Потеряй мы Киев, и немцу откроется путь на Харьков и Донбасс, там наш уголь, наши заводы - за них держаться...
Недоволен был Сталин и действиями Еременко, который сам же и напросился командовать Брянским фронтом.
– Я же его за язык не тянул, - рассуждал Сталин.
– Еременко вот здесь, за моим столом, при всех клялся, что оставит от Гудериана рожки да ножки. А теперь сам прыгает по кустам от танков Гудериана, словно заяц...
Но при этом Еременко не потерял его доверия:
– Он, конечно, не генерал-от-наступления. Чувствую, в этой войне нам пригодятся и генералы-от-обороны. А в обороне Еременко на своем месте, наказывать его не надо.
...Война явилась строгим проверщиком всех людей, калибров, брони и составов горючего. Прежние тормоза на пути к победе убирались. Л. З. Мехлис еще вийствовал, стреляя в людей, виноватых и неповинных, но Щаденко уже скатился по служебной лестнице - за свое авторство "индивидуальных ячеек"; немцы скученно сидели в траншеях, а наш боец, не видя других из своей "ячейки", считал себя покинутым, ему казалось, что все ушли, бросив его одного; от этого, уже психологически надломленный, боец оставлял "ячейку" и уходил... догонять своих! А эти "свои" оставались в "индивидуальных ячейках", напоминавших им об уюте могилы.
Кулик был тоже разжалован из маршалов, но оставался верен себе - даже в условиях фронта. С утра раннего он, напомаженный, словно уличная девка, выстраивал на позициях духовые оркестры, как это делалось еще в гражданскую войну, и под музыку трескучих маршей гнал свои войска под немецкие пулеметы. Выкосят немцы одних - шлет вторично. Под музыку! Как под Царицыном... Но тут вмешался сам Жуков, уже входивший в силу, и сказал, что ему плевать на прежние заслуги Кулика!
– Долой с фронта! Чтоб я его больше не видел...
Наверное, Сталин испытал горькое разочарование, когда его старые полководцы, о которых поэты слагали хвалебные песенки, на деле оказались болтунами - и не больше того! Суровое время требовало новых людей, прошедших высшую академическую школу. Знающих не только свою армию с ее портянками и лозунгами, но и тактику противника, наконец, нужны люди убежденные, которых не устрашит никакая ответственность. Где взять таких людей?.. Если, читатель, спокойными глазами оглядеть когорту тех, что начинали постепенно образовывать Ставку, то мы увидим, что победа выковывалась людьми тридцати - сорока лет, не старше. А иначе нельзя: люди другого поколения просто не выдержали бы адского напряжения и такого частотного ритма событий, в каких жила потрясенная страна. Понятно, почему Сталин ухаживал и за Шапошниковым.