Площадь павших борцов
Шрифт:
В этом проявился "подлинный гуманизм" нашего вождя: мы еще попьем водички из кухонного крантика, мы еще спустим воду в туалете коммунальной квартиры.
Юные лейтенанты поднимали своих солдат в атаки:
– Вперед! За Родину... за Сталина... у-ррра-а!
Битва под Москвой и битва за Москву имеет множество летописцев и борзописцев, но мне, автору, выразительнее всех книг кажется лишь одна фраза, рожденная за мгновение до смерти:
– Эх, широка мать-Россия, да отступать больше некуда - за нами Москва!
* * *
Гитлер
Дивизии пополнения прибывали тоже из Франции - в длинных брюках, в шнурованных ботинках, а Ганс Фриче вещал по радио о меховых куртках и солдатских джемперах; Геббельс был честнее и на пресс-конференции рассуждал о преимуществе русских портянок перед европейскими носками. Франц Гальдер в ОКХ сумрачно нахваливал русские валенки:
– Фюрер объявил в Германии кампанию по сбору зимних вещей. Уверен, что джемпера и меховые жилетки найдутся, но, скажите, где у наших немцев завалялись лишние валенки?..
В канун генерального наступления на Москву по радио долго переговаривались два фельдмаршала - фон Лееб ("Север") и фон Рундштедт ("Юг"), а смысл их переговоров был таков, что вермахту пора убираться на старые польские границы, и в этом случае Сталин, возможно, согласится на компромиссные решения:
– Мы откусили гораздо больше, нежели способны проглотить. Все эти дурацкие разговоры о продвижений к Вологде и Ярославлю после взятия Москвы свидетельствуют о хорошем аппетите, но еще никто не подумал о расстройстве пищеварения...
12 ноября Франц Гальдер поездом выехал в Оршу, расположил свою ставку фельдмаршал фон Бок, войска которого были нацелены точно в московском направлении. Перед гостем из Цоссена фон Бок заговорил совсем иное, нежели говорил ранее:
– Не скрою, что я честолюбив. Я брал Париж, берусь взять и русскую столицу. Вы же меня знаете! Если меня останется хоть последний велосипед, я буду крутить педали до полного изнурения, пока не свалюсь на панель перед мавзолеем на Красной площади. А потом можете тащить меня в госпиталь.
– Вы хотя бы окружите Москву, - отвечал ему Гальдер, - и постарайтесь вырваться к Ярославлю и Рыбинску...
Все разногласия среди генералов устранялись на совещании в Орше. Явные стремления к обороне чередовались с их острым желанием захватить Москву, чтобы поставить в конце войны жирный восклицательный знак. Фельдмаршал фон Клюге, вечно хмурый и малообщительный, приковывал к себе внимание орденом Гогенцоллернов, полученным еще за подвиги в эпоху "Вильгельм-цайт".
– Я не смею думать о наступлении с далеко идущими целями, - сказал он, косо поглядывая на ершистого фон Бока.
– Наступление грозит обернуться для нас потерей инициативы.
Перед танками уже забрезжило тульское направление.
– Я вошел в страну
– В ходе боев получил еще полтораста. А на сегодня имею сто сорок "роликов"... остальные выбиты! Если я врежусь в улицы Тулы, местные фурии закидают меня из окон бутылками с "молотовским коктейлем". Уже известно, что рабочие Тулы поголовно вступили в ополчение, они будут драться на этот раз за свои квартиры и кухни, за свои иконы и самовары, и мы в результате получим второй Верден!
Танковый Эрих Гепнер тоже сомневался в успехе:
– Сейчас не май месяц, а мы не в Европе. Разговоры о выходе на Волгу к автозаводам Горького не стоят. Теперь и кружки прокисшего пива. Я хотел бы знать, когда придет эшелон с теплым бельем? Вчера мы вскрыли прибывший из Германии вагон, но в нем оказались шорты для Роммеля в Африке. Кто издевается над нами? Интенданты? Или железнодорожники?
– А что у вас под брюками, Гепнер?
– разозлился Гальдер.
– Байковые кальсоны. Даже со вшами.
– Так чего же вы тут нам плачетесь?
– Но эти кальсоны я содрал с пленного. А чтобы он не околел, я подарил ему шорты африканского корпуса Роммеля...
Выслушав оправдания снабженцев, Гальдер резюмировал:
– Мне понятны ваши опасения, господа, но в ОКХ не желали бы связывать инициативу фельдмаршала фон Бока, если он чувствует в себе достаточно сил и энергии для развития нашего успеха. На войне (и вы знаете это) существует элемент счастья... Фюрер велел мне передать вам, что успех под Москвой должен повлиять и на внутриполитическое положение в Италии, которым дуче сейчас не мог бы похвалиться. Сразу после падения Москвы можно взяться за освоение германских колоний в Африке...
Они наступали! Браухич, уже дрожавший за свою карьеру, издалека подгонял генералов - вперед, ибо любая задержка в наступлении грозила ему неприятностями от фюрера. Москва стала прифронтовым городом.
Рокоссовский вспоминал: "Мы вынуждены были пятиться. За три дня непрерывного боя части армии отошли на 5 - 8 км".
Наши войска оставили Клин и Тверь (Калинин), вермахт с ожесточенным упрямством продвигался к столице. Маскхалаты немецких солдат уже замелькали среди деревьев дачных пригородов столицы. Наконец, возле Николиной Горы, где проживал нарком вооружения Д. Ф. Устинов, однажды всю ночь бродили немецкие лыжники-диверсанты. Берия запретил Сталину выезжать на дачу.
– В чем дело?
– возмутился тот сначала.
– Ваша дача заминирована на случай... сами понимаете...
21 ноября фон Боку было доложено, что воздушная разведка засекла скопление русских возле Тамбова, замечено активное передвижение воинских эшелонов у Рязани.
– Что это?
– удивился Бок.
– Или сталинские резервы или подготовка к эвакуации? Я уже расшатал этот зуб. Мне осталось только вырвать его. Он уже не способен врасти в десны... Не сегодня, так завтра я буду в Москве!