Площадь Согласия. Книга 1
Шрифт:
— Может быть, — даже не обернувшись, пожала она на ходу плечами.
Петь Тамара начала с детского садика. Первые воспоминания о себе, как ни странно, были связаны со сценой: вот стоит она на ней, ослепленная ярким светом, и никак не может рассмотреть внизу папу с мамой. Во втором классе Тамара поступила в музыкальную школу, а через год педагоги рекомендовали родителям отвезти девочку на прослушивание в республиканскую школу при консерватории: очень уж талантливый ребенок. Гордясь признанием данного факта, мама тем не менее наотрез отказалась от предложения, добавив, что она против всякой богемности, да и вообще карьере певицы не позавидуешь, слишком там все ненадежно.
Как в воду глядела: спустя три года на одном из конкурсов во Дворце пионеров Тамаре пришлось выступать с больным горлом,
Тамара продолжала заниматься в музыкальной школе, хотя была освобождена даже от хора. Появилось свободное время, и, узнав от одноклассниц, что в городском Доме культуры открылась студия бального танца, она с удовольствием туда пошла. В детстве она все и всегда делала с удовольствием! Папа отнесся к новому занятию дочери благосклонно, так как сам любил танцевать, а вот маме самодеятельность никогда не нравилось. Но на репетиции она ее отпускала.
Через год Тамара вернулась и в хор, и в вокальную студию, но с карьерой солистки пришлось расстаться: не стало того диапазона, когда, казалось, ей была покорна любая нотка.
Вторым инструментом в музыкальной школе у нее была скрипка. Большой любви Тамара к ней не питала, но как-то совершенно случайно ей на глаза попался «Самоучитель игры на гитаре». И вот здесь уже пригодилось все: и упорство, и знание нотной грамоты, и идеальный музыкальный слух, и навыки игры на скрипке. Выпросив у родителей гитару в подарок на день рождения, она научилась брать аккорды по самоучителю и сама себе подыгрывать. Как-то, уже переехав с родителями в новый городок и год отучившись в новой школе, она решилась исполнить на турслете песню — понравилось всем без исключения. Она даже привезла грамоту за первое место в вокальном конкурсе.
А в десятом классе ни один школьный концерт уже не обходился без ее участия. Только маму почему-то раздражало, когда дочь перебирала струны гитары и негромко что-то напевала в своей комнате. С ее точки зрения это было вульгарно, а для девочки из интеллигентной семьи — совсем неприлично. Куда престижнее победа на районной олимпиаде по математике!
Но так как бренчание на гитаре никак не отражалось на успеваемости дочери, мать особенно не докучала. Она и не догадывалась, что после школы Тамара не менее часа посвящала подбору знакомых мелодий и даже пыталась сочинить что-то сама. Музыка для Тамары звучала во всем: в случайно оброненных фразах, в интонации людей, даже номера телефонов она зачастую запоминала, улавливая лишь одной ей ведомую мелодию.
Почему она сразу не включилась в институтскую самодеятельность? Сложно сказать. Возможно, сказалось влияние мамы, но скорее всего сработал пресловутый провинциальный комплекс: а вдруг она делает это много хуже других?
«Взять и спеть? — с трудом осмысливая слова преподавателя, раздумывала она на лекции. Кто мог подумать, что своим предложением Трушкин так легко пробьет брешь в решимости вести новую, независимую от чужих желаний жизнь. — Но надо же себя как-то развлекать? Сколько можно жить лишь учебой и тешиться гордым одиночеством? Инночки второй день нет в институте, и мне надо научиться спокойно воспринимать свое новое место под солнцем. Никакая подруга не даст женщине то, что может дать мужчина», — вспомнились ей услышанные где-то слова.
И все же к концу дня Тамаре удалось снова собраться и, несмотря на то что на завтра почти ничего не задавали, отправиться в читальный зал. Закончив оформление реферата по философии, который надлежало сдать только лишь на следующей неделе, она взглянула на часы, вздохнула и, сложив в дипломат вещи, вышла за дверь.
Проходя мимо неосвещенной лестницы, ведущей прямо к старому актовому залу, Тамара вдруг уловила краем уха смех и приглушенную музыку. Замедлив шаг, она остановилась у широких, ведущих наверх ступеней.
— Ну, и чего ждешь? — послышалось из темноты.
— Мишка, ты, что ли?
— Я.
— А что ты здесь делаешь?
— Тебя
— А если бы я не пришла?
— Но ведь пришла же! Пойдем, мне без тебя туда нельзя, — вынырнул из темноты Трушкин и, перехватив у нее дипломат, легонько подтолкнул в спину.
«Разве что посмотреть», — оправдываясь перед собой, шагнула она на ступеньку.
— А вот и мы! — распахнув дверь, во всеуслышание объявил Мишка.
На скупо освещенной сцене стояли человек десять студентов, читали с листа какой-то текст, дурачились и кривлялись кто во что горазд. С первых рядов зрительного зала за ними наблюдала чуть более многочисленная группа, среди которых, неприятно удивившись, Тамара узнала Ляльку Фунтик.
— Здравствуйте, — поднялась навстречу девушка, которую она несколько раз видела на сцене во время студенческих вечеров и капустников. — Я — культорг факультета и зовут меня Лариса…
— Я знаю. Но я…
— И мы о вас знаем, нам Миша все уши прожужжал! Сейчас сделаем небольшой перерыв и, если вы готовы, с удовольствием вас прослушаем. Микрофоны включены, инструмент, — она показала рукой в направлении ряда, где торчали грифы гитар, — выбирайте любой. Не бойтесь и не стесняйтесь, все мы здесь — великие самодеятельные артисты.
— А я и не боюсь, — как можно более уверенно ответила Тамара, хотя в коленях чувствовалась легкая дрожь. — Но мне нужно распеться. Минут десять.
— Конечно, — ободряюще улыбнулась Лариса и, хлопнув в ладоши, прокричала: — Ребята, взяли тексты и освободили сцену. Миша, помоги с микрофонами.
Один за другим студенты, среди которых Тамара узнала и Скороходова, точно поверженные мишени, свалились со сцены в зал и расселись прямо на полу. Пока Трушкин устанавливал микрофоны, она стояла в уголке сцены и, прислушиваясь к звучанию гитары, распевалась.
— Я готова, — произнесла она наконец и вышла в центр.
«Как в детстве, — мелькнуло у нее. — Снова слепит свет и не видно лиц в зале».
— «Призрачный мой роман», — негромко объявила, провела пальцами по струнам, и тут же зал наполнили звуки печальной мелодии.
Призрачный мой роман Канул в пучину дней. Могу о нем вспоминать — И мне не станет больней. Могу его домечтать. В том нету ничьей вины — Фантазий немощный плод Зачах среди тишины. Ни в чем тебя упрекать Не буду. И даже впредь Смогу, спокойно дыша, В глаза твои посмотреть. Ни радость и ни печаль. Ни давящую тоску, Ни бесконечную даль Я больше в них не найду. При встрече меж суетой Нам нечего будет сказать — Мне легче побыть одной, Чем вместе с тобой молчать. В мечтах я была с тобой, Но жизнь не переиграть, И мне не придется терпеть, Когда ты мне станешь лгать.