Плоский мир
Шрифт:
Теперь свобода мне дороже всего, и, выбирая между нею и чем-то или кем-то еще, я долго не раздумывал бы.
Как-то раз, (значительно позже истории с пиджаком), ко мне зашел один мой школьный приятель: ему понадобились какие-то словари; стоя возле полки с книгами, он спросил меня, чего это моя мать так взбеленилась. Да, он немного наследил в прихожей, но кричать-то так зачем. А потом присовокупил:
— Она, по ходу дела, человек непокладистый, вредный.
Услышав эти слова, я сразу же выставил его вон, а на прощание сказал,
С тех пор я никогда больше с ним не общался, но зато если моя мать в очередной раз принималась меня пилить, неустанно повторял ей следующее:
— Ты вредный человек. Это даже не я сказал, а один мой друг, и я его полностью поддерживаю!
Ее больно задевало.
Когда я окончил школу, пошел учиться на программиста, но очень быстро бросил, а затем объявил своей семье, что собираюсь поступать в художественную академию. Мать и бабка объявили мне бойкот на целую неделю.
2005-й июль, 26-й день
Хочу видеть ее еще больше. Может позвонить? Но зачем? Вернее, как я объясню цель своего звонка?
А разве так уж нужно искать эту цель?
И все же дождусь завтра…
2005-й июль, 27-й день
До вчерашнего дня я воспринимал течение времени спокойно, но по мере приближения моей встречи с Таней я как будто чувствовал, что стрелки часов все более и более замедляют свой ход — это похоже было на преследование во сне, когда ты от кого-то убегаешь и вдруг твои ноги начинают прилипать к полу, или, наоборот, стараешься настигнуть, но в последний момент объект преследования ускользает.
…Замедляющаяся лента кинопроектора…
А один раз, лет десять назад, мне приснился один из тех немногих снов, что я запомнил на всю жизнь; он больше никогда не повторялся, но, видно, и одного раза было вполне достаточно, — я превратился в главного героя боевика и стрелял в многочисленную банду, у которой не было никаких сил меня укокошить. В светлом железном зале люди с огромными револьверами подбегали ко мне и мазали практически в упор, а вот я не промахнулся ни единого раза. Очень быстро толпа превратилась в груду мертвых тел, осталось только три человека — два телохранителя и главарь банды.
— Промахнешься!.. Обязательно промахнешься в последний момент! — закричал мне главарь, и вдруг в моей голове сверкнуло чудовищное открытие: у меня ведь осталось только три патрона!
Рука дрогнула, я выстрелил, но все-таки попал — в правого телохранителя, хотя метился в левого. Он падает, и его ботинки взлетают, а один из них бьет главарю чуть ли не в плечо.
Промахнешься… Промахнешься… ВСЕ РАВНО ПРОМАХНЕШЬСЯ!..
Рука необъяснимым образом отводится от цели на добрые сорок пять градусов — я стреляю и попадаю в место, где сходятся железные стены. Дзынннь! Затем она наводится на последнего телохранителя. Выстрел! Он падает замертво, лизнув своим пиджаком бедро главаря.
— Вот,
Я еще раз спускаю курок — осечка… И тут же резко просыпаюсь.
Сон — это сценарий, от которого невозможно отступить только в самых ключевых моментах. Но ты знаешь, что финал его, — это продукт пассивного фатализма.
Итак, я пребывал в нетерпении. Господи, что такое со мной случилось? Давно не удавалось мне испытывать к кому-то столь сильный, попросту угрожающий интерес!
Без пяти минут два я уже звонил в домофон ее подъезда.
— Это ты? — услышал я немного искаженный голос Тани.
— Да, привет.
— Заходи быстрее и поднимайся на третий этаж. Я оставлю дверь квартиры открытой, захлопни ее за собой. Буду на балконе — не хочу упустить самой интересное!
Зуммерному сигналу открывающейся двери сопутствовал ее веселый смех. Нечто увлекло ее так сильно, что она открыла входную дверь, — сама же не может ждать ни минуты, ей зачем-то надо на балкон. Что же там такое происходит? Пока я поднимался, меня охватывала странная смесь возбуждения и укора.
Дверь квартиры была приоткрыта.
— Эй, Пашка, быстрей иди сюда!
Таня уже знала, что я рядом, хотя еще не скрипнула ни одна петля. Я прошел через все комнаты на ее голос и, очутившись на балконе, тут же рассмеялся. Вот оказывается в чем дело: она любила последить за футбольной игрой. Довольно необычное увлечение для женщины, что и говорить, но ее балкон был с видом на местный стадион, и Тане все равно пришлось бы привыкать к отголоскам той бурной жизни, которая там творилась. Примерно раз в три дня к нам приезжала команда из какого-нибудь соседнего города, и начиналось зрелище сродни тому, которое могут устроить середняки бельгийского чемпионата.
Таня пила кофе и поднимавшийся от него пар ощупывал балконный козырек до тех пор, пока очередной порыв теплого ветра не выбрасывал его вон на улицу, поверх освещенных солнцем деревьев.
— Ага, так вот в чем дело! Я и представить не мог, что ты этим увлекаешься.
— А ты нет?
— Ну почему же. По мне это штука вполне сносная. Наши выигрывают?
— Да, но всего лишь 2:1, поэтому я не хотела пропустить концовку. Я часто слежу за ними отсюда, а один раз, когда стадион дисквалифицировали, я была единственным болельщиком, наблюдавшим с балкона. Пришлось здорово покричать, но нашим это все равно не помогло — соперник их слопал… Ох, смотри как здорово! Они забили третий!
И в самом деле, в этот момент нападающий в синей форме с таким оттенком рыжих волос, что казалось, будто на его голове шапка из грейпфрутовой кожуры, прошел по флангу, ударил почти наобум, но угодил прямо в дальнюю девятку. Болельщики на двух противолежащих трибунах взвыли, раздираемые бурными овациями. Таня тоже зааплодировала и кинулась мне на шею. Я удивленно обнял ее, и несколько секунд девушка в радостном экстазе хлопала меня ладонями по спине; потом она слегка меня оттолкнула и, чуть повернув голову, смущенно произнесла: