Пляжная музыка
Шрифт:
— Ей было больно? — спросила Ли. — Когда она ударилась о воду?
— Не думаю, чтобы она что-нибудь чувствовала. Прежде чем приехать на мост, она выпила пригоршню таблеток.
— Папочка, а тот мост был выше, чем этот?
— Гораздо выше.
— Может, она думала о той ночи на пляже? Когда дом упал в море. Когда она в тебя влюбилась.
— Нет, милая. Просто настал такой период в ее жизни, когда она больше не могла терпеть.
— Как это грустно. Как это ужасно грустно, — вздохнула Ли.
— Потому-то я и не мог тебе рассказать. Потому-то
— Я была уверена, что ты будешь плакать, папочка. Не хотела тебя расстраивать.
— Это моя работа — быть несчастным, — сказал я, гладя ее темные волосы. — Ты не должна обо мне тревожиться. Рассказывай мне все, о чем думаешь.
— Раньше ты не так говорил. Ты говорил, что наша работа — беспокоиться друг о друге.
Я обнял своего драгоценного ребенка, крепко прижал к себе и посадил на свои широкие плечи.
— Теперь ты знаешь, детка. И будешь учиться жить с этим знанием до конца своей жизни. Но мы с тобой — команда, и постараемся не вешать носа. Поняла?
— Поняла, — сказала Ли, по-прежнему всхлипывая.
— Ты что-нибудь говорила тете Марте?
— Нет. Подумала, что ты можешь на нее разозлиться. Я хочу к ней приехать. Хочу увидеть всех своих родственников, — заявила она с невозмутимостью упрямого, не по годам развитого ребенка.
Глава шестая
На следующее утро перед рассветом Ли забралась ко мне в постель. Мягкая и гибкая, как котенок, она прижалась к моей спине и гладила меня по волосам, пока мы оба снова не уснули. Никаких слов не было сказано, и я поражался силе духа своего ребенка.
Когда мы наконец проснулись, я понял, что уже поздно, и тихонько потряс Ли за плечо.
— Собирайся. Мария отвезет тебя сегодня к себе в деревню.
— А ты почему с нами не едешь? — надулась Ли и, быстро обняв меня, соскочила с кровати.
— Приеду попозже, — пообещал я. — У меня срочные дела в Риме.
— Мария уже пришла, — сказала Ли. — Пахнет кофе.
Посадив их на автобус, я пошел по виа деи Джуббонари. Я все еще не мог оправиться от потрясения после разговора с Ли.
Прошел через еврейское гетто, мимо театра Марцелла, под черной аркой которого вместе с армией котов жил местный бомж. Человек этот был шизофреником, но вполне безобидным, и я видел, как старые женщины из соседних домов кормили его и котов остатками пасты из одних и тех же мисок.
Я свернул к виа ди Сан-Теодоро, миновал цирк Максимус, пересек розарий у Авентинского холма. Из розария открывался замечательный вид на цирк Максимус и Палатинский холм с темными руинами дворцов, разбросанными на вершине, как буквы алфавита.
Я повернулся и, выбрав место среди роз, откуда мог проверить, нет ли за мной слежки, внимательно осмотрел район, через который только что прошел. Иногда мне казалось, что это глупо с моей стороны, однако
Я вышел из сада и прошел мимо оранжереи, где матери развлекали маленьких детей, а туристы фотографировались так, чтобы в кадр непременно попал стоящий в верхнем течении Тибра Ватикан. Миновав Санта-Сабину [51] , я нырнул во двор и сделал вид, что изучаю фрагмент мозаики на нефе церкви, а сам опять огляделся по сторонам, чтобы проверить, не следит ли за мной коварный незнакомец, чтобы, воспользовавшись моей беспечностью, обнаружить местонахождение Джордана Эллиота.
51
Санта-Сабина — главная церковь ордена доминиканцев; расположена на вершине Авентинского холма. Построена в 422–432 гг. и представляет классический тип позднеримской базилики.
Беспокоясь именно о Джордане, а вовсе не о Ли, я заметил слежку Перикла Старрачи, когда он вычислил меня на Кампо де’Фьори. «Если опасность реальна, у паранойи более острый вкус», — написал я как-то раз Джордану из норвежского Бергена.
Я быстро зашагал по пьяцце деи Кавальери ди Мальта, где автобус, набитый американскими туристами, медленно высаживал свой тупоголовый груз.
Убедившись, что за мной никто не идет, я проскользнул в бенедиктинскую церковь Сант-Ансельмо. Месса была в самом разгаре, и под пение монахов, исполнявших старинный григорианский хорал, я прошел к третьей исповедальне по левую руку от прохода. На табличке было написано, что исповедник говорит по-немецки, по-итальянски, по-французски и по-английски. Когда из исповедальни, осенив себя крестным знамением, вышли две итальянки, я вошел туда и опустился на колени. Священник выключил свет, показывая, что на сегодня с преступлениями против Господа покончено.
— Отец Джордан, — с места в карьер начал я.
— Джек, — отозвался Джордан. — Я тебя ждал. Сегодня утром ко мне пришли исповедаться четыре человека. Похоже, рекордное число.
— Прошел слух, — прошептал я, — что в Сант-Ансельмо грехи отпускает святой.
— Ну, это вряд ли. Джек, может, хочешь, чтобы я тебя исповедал?
— Нет. Я еще не готов.
Голоса монахов взлетели ввысь в их светлой хвале Господу.
— Бог терпелив, Джек. Он подождет.
— Нет, не подождет. Его не существует. По крайней мере, для меня.
— Это неправда. Он существует для всех нас, только по-разному.
— Докажи мне, что Бог есть.
— Докажи, что Его нет, — тихо ответил священник.
— Это не ответ.
— В таком случае и не вопрос, — сказал Джордан.
— По крайней мере, попытайся, — продолжал настаивать я. — Расскажи о красоте заката или о потрясающем узоре снежинок. Скажи своими словами, пусть даже тупо и глупо, почему ты веришь в Бога.