По большому льду. Северный полюс

Пири Роберт Э?двин

В этот день мы прошли 18,5 миль по снежной поверхности, слегка поддававшейся под нашей тяжестью со звуком, который напоминал мне шум прибоя у белых берегов Карибского моря, окаймленных пальмами, слегка покачивающимися под вертикальными лучами солнца. На следующий день мы с Аструпом хоть и сделали почти 18 миль, впали в мрачное настроение духа, отчасти вследствие утомления, но, главным образом, потому, что несмотря на все усилия не смогли пройти двадцати миль. Однако после ночевки мы снова приободрились и прошли 20,5 миль, причем весь день в направлении к северу была видна земля. Легкий путь и быстрый ход благоприятно повлиял как на нас, так и на наших собак. Последние временами сами пускались рысью, и я часто слышал веселое посвистывание Аструпа, шедшего сбоку саней. Во время этого перехода нам было очень тепло, а к утру даже жарко, так что мы сняли всю верхнюю одежду.

Следующий день был повторением предыдущего, и мы без проблем шли на постоянной высоте около 6000 футов. Почти все время на северо-западе была видна земля, а к концу перехода в той стороне вырисовался фьорд с высокими остроконечными утесами на северной стороне. К концу этого перехода мы пришли в прекраснейшее расположение духа. Мы снова прошли более 20 миль, и можно было надеяться, что преодолели все препятствия и будем и дальше наслаждаться прекрасным путеществием. С нами и собаками было все в порядке; провизии нам хватит еще надолго. Температура повысилась до такой степени, что я воспользовался на этой остановке возможностью принять снежную ванну и переменить свою собачью и оленью одежду на запасной костюм из тюленьего меха.

26 июня мы начали спуск. Утром, перед отправлением, тяжелые белые облака затянули все небо, за исключением узкой голубой ленты на юге. Наш путь лежал на северо-восток, но так как вскоре на севере показалась земля, то я изменил направление и пошел на восток. Начало фьорда, окруженного черными отвесными берегами, находилось к северо-западу от нас. Облака постепенно становились плотнее, и легкая снежная метель залила лед тем светом без теней, который делает невидимым даже снег под ногами. Однако мы продолжали идти вперед, держа путь по ветру до тех пор, пока ощутимый спуск не заставил меня остановиться и подождать более ясной погоды, что я и сделал, пройдя десять миль. Через несколько часов снег прекратился, и перед нами показалась земля с фьордом за ней. Если бы мы продолжили идти вперед в тумане, то попали бы прямо к вершине большого ледника.

Наш следующий переход был короток, около десяти миль. Мы шли почти параллельно с землей. Темно-коричневые и красные скалы окаймляли громадный каньон, стены которого уходили вертикально вниз. Он доходил почти до нашего лагеря. Повсюду, на северо-западе, севере и востоке, виднелись черные и темно-красные пропасти, глубокие долины, увенчанные ледяным покровом горы – мы были первыми людьми, кто видел эту потрясающую панораму. Приятная теплая погода последних дней, как мы выяснили, объяснялась близостью земли.

Полагая, что находящийся перед нами фьорд это пролив Виктории, и надеясь обогнуть его, как мы сделали это в случае фьордов Петермана, Святого Георгия и Шерарда – Осборна, я направился на юго-восток, держась параллельно берегу и краю внутреннего льда. По мере того, как мы продвигались вперед, перед нами вырастали береговые горы, что вынудило нас до 1 июля держать направление на юго-восток. В этот день на северо-востоке, над вершинами, прилегающими непосредственно к внутреннему льду, показался широкий проход, ограниченный по бокам высокими отвесными утесами.

В этом промежутке не видно было ни отблеска отдаленного ледяного покрова, ни земли. Я не мог больше тратить время и идти на юго-восток, куда тянулась, насколько мог видеть глаз, береговая полоса земли. Нужно было идти к этому проходу и узнать, вел ли он в восточно-гренландскую часть Северного Ледовитого океана, или там, на северо-востоке, находилась отдаленная земля, до которой можно было добраться, обогнув верхнюю часть фьорда. Поэтому я решил идти прямо на северо-восток; лыжи и сани свободно скользили по льду, собаки весело бежали прямо к красно-коричневым горам загадочной земли. Через несколько часов склон стал настолько крутым, что мы были вынуждены спускаться по диагонали. Земля, находившаяся еще в нескольких милях от нас, казалось, была у самых наших ног, и мы могли легко добросить до нее камень.

Были ясно видны зеленые реки и озера вдоль окраины льда, и до наших ушей долетал приглушенный плеск водопадов.

Мы остановились на морене, находившейся высоко на ледяном покрове. Пройдя через несколько ручейков и добрую милю талого снега, покрывавшего нижнюю часть обращенного к земле ледяного склона, мы взобрались на беспорядочно разбросанные скалы морены и втащили туда, на высоту 4000 футов над морем, свои сани. Захватив жестянку с пеммиканом и переменив лыжи, я оставил Аструпа стеречь собак, а сам поспешил к земле, чтобы взобраться на вершину в пяти милях от края льда, с которой, по-видимому, открывался вид на этот разрыв в береговой полосе. Пройдя больше мили по талому снегу и спустившись на 200 футов ниже по крутому, почти в 45° уклону, я ступил на острые камни, которыми был усеян этот обращенный ко льду край скалистой земли.

Лучи жаркого июльского солнца заставляли меня обливаться потом. Передо мной волновался и трепетал в желтом свете теплый красно-коричневый ландшафт, сзади же возвышался ослепительно белый ледяной склон. Под моими ногами шуршали сухие серые камни, абсолютно голые, на которых не было даже лишайника, словно это были кости какого-то мертвого мира.

Однако мне казалось, что при такой жаре и богатстве красок здесь должна быть жизнь; и действительно, не прошел я и ста шагов от края льда, как из-за скалы вылетел прекрасный маленький черно-белый певец, присел почти над моей головой и затем перепорхнул на несколько футов дальше, чтобы допеть там свою веселую песню.

Множество пуночек порхали вокруг меня, и едва я прошел одну милю, как мое сердце забилось быстрее при виде следов мускусных быков. По мере того, как я отходил от края льда, на подветренной стороне гигантских морен начали появляться цветы, пурпурные, белые, желтые, и среди них был мой вездесущий желтый друг – полярный мак.

Пытаясь отыскать по дороге к горе мускусных быков, я был поражен, подобно Крузо, когда он увидел на песке следы. На небольшом ровном пространстве, закрытом со всех сторон, на ярко-зеленой траве лежал большой угловатый валун и несколько камней поменьше. На всех обитаемых берегах Гренландии в покрытых травой местах обычно стоит иглу, и поэтому я, в предчувствии чего-то интересного, поспешил к этому месту.

Когда же я подошел поближе, то увидел, что здесь оказалось место сбора мускусных быков. Клочья шерсти были видны повсюду – на скалах и на земле, здесь же лежал старый череп; очевидно, что животных привлекала сюда роскошная трава.

Начиная с этого места, следы мускусных быков встречались нам так же часто, как овечьи на пастбищах Новой Англии. Зная предусмотрительность этих животных в выборе удобного пути, я воспользовался протоптанными ими тропинками. Но моя гора, казалось, отступала, по мере того как я продвигался вперед. Было около 8 часов, когда я достиг ее вершины и обнаружил, что между мной и береговой линией находились еще две-три горы.