По дороге к любви
Шрифт:
Он кивает.
Обгоняем медленно трясущегося дальнобойщика.
— Не знаю, — говорю я и теперь уже сама ни в чем не уверена. — Я теперь не такая, как была когда-то.
— А какая ты была когда-то?
Но я и этого не знаю. Молчу, придумывая, как сказать, чтобы не упомянуть Иэна.
— Веселая была, общительная… — Я вдруг вспоминаю и смеюсь. — Знаешь, я раньше даже купалась голая зимой в ледяной воде, в озере… каждый год.
Красивое лицо Эндрю морщится, он улыбается, видно, что заинтригован.
— Вот это да, — произносит он. — Представляю себе эту картину…
Я хлопаю его по руке. Вечно он смеется. Думает меня подколоть, чтобы я смутилась, но не дождется.
— Это была такая акция по сбору денег для городской больницы, — объясняю я. — Ее устраивали каждый год.
— Неужели совсем голая?
Видно, что за улыбкой его прячется недоумение.
— Ну нет, конечно, не совсем, но в одной майке и трусах в ледяной воде… Можно считать, что совсем.
— Черт, вернусь домой, обязательно запишусь собирать средства для какой-нибудь больницы, — стучит он ладонью по рулю. — Я и не знал, что теряю. — Он немного приглушает улыбку, смотрит на меня. — А почему ты говоришь «раньше»? Больше этим не занимаешься?
«Потому что на это меня подбил Иэн, и два года подряд мы делали это вместе».
— Год назад перестала… Так бывает, занимаешься чем-нибудь, а потом прекращаешь, и все.
Чувствую, он не верит, слишком простое объяснение, думает, наверняка тут есть что-то еще, поэтому спешу сменить тему.
— А ты? — поворачиваюсь я к нему. — Какими безумствами может похвастать твоя биография?
Не отрывая глаз от дороги, Эндрю задумчиво поджимает губы. Обгоняем еще одного дальнобойщика. Чем дальше отъезжаем от города, тем меньше машин.
— Было дело, баловался серфингом на капоте… Но это трудно назвать безумством… скорее, глупость.
— Да, ты прав, глупость.
Он протягивает левую руку, показывает запястье:
— Не удержался, зараза, свалился, ободрал почти до кости.
Гляжу на страшный шрам, дюйма два, от основания большого пальца.
— Тащило по дороге несколько метров, с десяток, может, больше. Голову разбил в кровь. — Он тычет в затылок с правой стороны. — Девять швов, и на руке шестнадцать. Не-ет, больше таким дураком не буду.
— Хотелось бы надеяться, — сурово говорю я, пытаясь разглядеть под волосами шрамы.
Он берет меня за запястье, указательным пальцем направляет мой палец туда, где должен быть шрам.
Подвигаюсь ближе, чтобы ему было удобнее.
— Где-то… вот здесь. Ага, вот он. Чувствуешь?
Убирает руку, но я уже вижу шрам.
Кончиками пальцем осторожно раздвигаю волосы и нащупываю неровную полоску кожи на голове. Шрам длиной около дюйма. Провожу пальцем еще раз и неохотно опускаю руку.
— Наверно, у тебя много шрамов, — замечаю я.
— Не очень, — улыбается он. — На спине есть один, это когда Эйдан огрел меня велосипедной цепью. — (Я стиснула зубы от ужаса.) — А когда мне было двенадцать, посадил Эшера на руль велика, мы поехали и в камень врезались. Велик перевернулся, а мы оба шмякнулись на бетонку. — Он трогает пальцем нос. — Я тогда нос сломал, а Эшер руку, ему зашивали локоть. Мама думала, что мы попали под машину, про велосипед
Гляжу на его изящный, чуть ли не идеальный формы нос. Что-то не похоже, что он был сломан.
— Потом есть еще интересный такой, Г-образный шрам на бедре, вот тут, с внутренней стороны. — Он показывает, где примерно. — Но его я тебе не покажу. — Усмехается и кладет на руль обе руки.
Я краснею, потому что уже представила, как он спускает штаны и хвастается своим шрамом.
— Ну и хорошо, — смеюсь я и сама наклоняюсь к приборной доске, поднимаю рубаху и оголяю живот. Вижу, смотрит, и сердце мое начинает отчаянно бухать, но стараюсь не обращать внимания. — Вот, однажды ходила в поход. Прыгнула с отвесного берега в воду и ударилась о камень… Чуть не утонула.
Эндрю протягивает руку, трогает пальцами маленький шрам. По спине у меня, до самой шеи, проходит дрожь, кровь леденеет в жилах.
И на это я не обращаю внимания, насколько получается, конечно.
Опускаю край рубахи, снова откидываюсь на спинку сиденья.
— Я рад, что ты не утонула.
Лицо теплеет, глаза тоже.
Улыбаюсь в ответ:
— Да, было бы хреново.
— Это уж точно.
Глава 15
Я просыпаюсь, когда уже темно, машина едет медленно. Не знаю, сколько я проспала, но мне кажется, всю ночь, несмотря на то что сидела, свернувшись калачиком в кресле и прислонившись головой к двери. Немного только затекли мышцы, как и тогда в автобусе, а в остальном чувствую себя прекрасно.
— Где мы едем? — спрашиваю я, прикрывая ладошкой зевоту.
— Где-то в районе Веллингтона, штат Канзас, — отвечает Эндрю. — Ты долго спала.
Выпрямляюсь совсем, протираю глаза, устраиваюсь поудобней и гляжу на дорогу. Эндрю куда-то сворачивает.
— Ну да, выспалась лучше, чем тогда в автобусе, когда продрыхла всю дорогу от Северной Каролины до Вайоминга. — Я бросаю взгляд на голубые циферки на проигрывателе: 22:14. Из динамиков доносится тихая музыка. Сразу вспоминаю, как мы познакомились, и улыбаюсь в душе: пока я спала, громко музыку он не включал. — А ты как? — спрашиваю я, глядя на Эндрю, половина его лица скрыта в тени. — Я, конечно, боюсь предлагать, ведь машина все-таки не твоя, а отцовская, но учти, я неплохо вожу, могу сменить, если что.
— А ты не бойся, — отвечает он. — Это же только машина. Драгоценный антиквариат, и мой старик подвесит тебя на люстре, если узнает, что ты садилась за руль. Хотя лично я ничего не имею против и ему не скажу.
Даже в темноте мне видно, как по губам его пробегает усмешка.
— Да? А вдруг сам догадается? Я уж теперь не знаю, хочу ли.
— Он же умирает, забыла? Что он тебе сделает?
— Это не смешно, Эндрю.
Да он и сам понимает, что не смешно. Конечно, это у него игра такая, играет в нее сам с собой, лишь бы забыть о том, что гложет его постоянно, лишь бы справиться с душевным страданием. Как долго еще он продержится? Неуместные шутки скоро иссякнут, и он не будет знать, что делать с собой и со своей болью.