По дороге к любви
Шрифт:
— А группа как называется? — устраиваю я экзамен.
Корчит мне рожу:
— Не знаю!
— «Канзас», — говорю я, с умным видом приподнимая бровь. — Моя любимая группа. Одна из.
— Ты про каждую группу это говоришь. — Поджимает губы и хлопает ресницами.
— Может быть, — уступаю я. — Но песни у «Канзас» очень душевные. «Прах на ветру», например. Не могу представить лучшей песни о смерти. Слушаешь, и умирать не страшно.
— Не страшно умирать? — спрашивает она; кажется, я ее не убедил.
— Ну да, не страшно. А что? Словно Стив Уолш — сам олицетворение смерти
Похоже, она обескуражена.
— Мне она кажется жутковатой, даже кровь в жилах стынет.
— Ну, в общем-то, да, ты, пожалуй, права.
Сейчас она сидит лицом ко мне, обе ноги задрав на сиденье, коленки поджала, плечо и голова на спинке. На правом плече золотистая коса, которая придает ей такой милый вид.
— «Hotel California» [13] , — говорит она. — «Иглз». — (Бросаю на нее удивленный взгляд.) — Вот эта старая песня мне очень нравится.
Я не могу не улыбнуться:
— Правда? Отличная песня, просто ужасно хорошая, когда я ее слушаю, мне кажется, я смотрю старый черно-белый фильм ужасов. У тебя хороший вкус.
Да-а… Я и в самом деле приятно удивлен.
Барабаню еще немного пальцами по рулю в такт музыке, как вдруг раздается хлопок, а потом ритмичное «шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-флип-шлеп-флип», и я потихо-о-нечку, потихо-онечку съезжаю с дороги и останавливаюсь на обочине.
13
«Отель „Калифорния“» (англ.).
Кэмрин уже успела спустить босые ноги на пол и озирается, стараясь понять, откуда этот звук.
— Прокол? — спрашивает она таким радостным тоном, будто хочет сказать: «Шину прокололи, вот здорово!»
— Ага, — отвечаю я и выключаю двигатель. — Хорошо, что в багажнике есть запаска.
— С этой ужасной мини-покрышкой?
— Нет, — смеюсь я, — нормальная, в натуральную величину, и обод имеется, и дырка, от остальных не отличишь, клянусь.
Кажется, она немного успокоилась, пока до нее не доходит, что я над ней подшучиваю, и тогда показывает мне язык и сводит глаза к носу. Не знаю почему, но от этого мне хочется отправить ее на заднее сиденье, но, полагаю, пока еще рано.
Берусь за ручку двери, она снова кладет ноги на сиденье.
— Чего это ты устраиваешься?
Хлопает глазами:
— Не поняла?
— Надевай обувь, — киваю я на ее кроссовки. — Отдирай попу от кресла, будешь помогать.
Распахивает глаза еще шире и остается на месте, словно ждет, что я засмеюсь и скажу, что пошутил.
— Но я… я не умею менять шины, — говорит она растерянно; кажется, до нее дошло, что я не шучу.
— Ты умеешь менять шины, — поправляю я, и это поражает ее еще больше. — Ты сотни раз видела, как это делается, хотя бы в кино, так что, поверь, умеешь, это всякий умеет.
— Но я никогда в жизни не меняла шины, — выпячивает она нижнюю губку.
— А сегодня будешь менять, — усмехаюсь я, открываю дверь со своей стороны, но всего на несколько дюймов, чтобы проходящая фура не снесла ее к чертовой матери.
Еще несколько секунд Кэмрин не верит, что я говорю серьезно, потом сует ноги в кроссовки, выходит и захлопывает за собой дверь.
— Иди сюда, — машу я ей, и она подходит к багажнику.
Я показываю на спущенную шину, заднюю правую.
— Если бы лопнула с левой стороны, ты бы сейчас со мной не разговаривала.
— Ты что, серьезно хочешь заставить меня менять шину?
На тебе. А я-то думал, что этот вопрос мы уже обсудили и договорились.
— Да, детка, я серьезно хочу, чтобы ты поменяла шину.
— Но когда мы были в машине, ты попросил помочь, а не делать всю работу.
Я киваю.
— Ты и будешь помогать… — киваю я. — Ну-ка, давай сюда.
Она подходит к багажнику, я вынимаю запаску, ставлю на дорогу.
— Посмотри там, в багажнике, домкрат. Тащи сюда.
Она повинуется, что-то ворча себе под нос про то, что, мол, «руки испачкаю». Едва сдерживая смех, подкатываю запаску к спущенному колесу, кладу ее набок. Мимо проносится еще одна фура, поднимая такой вихрь, что нашу машину слегка покачивает.
— Это опасно, — говорит она, бросая к моим ногам домкрат. — А если кто-нибудь не справится с управлением и врежется в нас? Ты разве не смотришь «Дорожный патруль»?
«Черт возьми, неужели она тоже смотрит эту фигню?»
— Само собой, смотрю, конечно… А теперь иди сюда, будем работать. Если сядем на корточки, нас за машиной не будет видно, это значительно снижает вероятность наезда, поняла?
— Как это может снижать вероятность наезда? — сдвигает она брови.
— Понимаешь, если бы ты стояла у всех на виду, такая вся из себя конфетка, я бы точно не справился с управлением.
Закатывает глаза к небу, нагибается, хватает гаечный ключ.
— Уф! — ворчит она, пытаясь отвернуть гайку. — Черт, не получается, туго закручено!
Беру у нее ключ, ослабляю гайки, отдаю ключ обратно, чтобы продолжала, а сам нервно поглядываю на дорогу, на проходящие машины, но стараюсь, чтобы она не заметила. Всякое может быть, надо успеть схватить ее и отшвырнуть в сторону, да и самому убраться с дороги вовремя.
Так, теперь домкрат. Показываю, как привести в рабочее положение, помогаю установить на место, впрочем, похоже, она и сама это не хуже меня умеет. Сначала долго возится с рукояткой, но потом дело идет на лад, машина немного приподнимается. Любуюсь ее попкой, а что делать, я же не идиот и не гей какой-нибудь.
И вдруг — на тебе, ни с того ни с сего, ни грома, ни молнии, с неба льет дождь, да не просто дождь, а настоящий ливень, как из ведра.
Кэмрин визжит, что промокла насквозь, совершенно забыла, что надо срочно менять колесо. Вскакивает, бежит к двери, но тут же останавливается. Надо же, поняла, что в машину, стоящую на домкрате, лучше не лезть.
— Эндрю! — кричит она, а сама как мокрая курица, закрыла ладонями голову, будто это ей как-то поможет, тоже мне зонтик придумала.
Хохочу как сумасшедший.