По дорожкам битого стекла
Шрифт:
— Понимаешь, любить мы уже не умеем. Это всё, что нам осталось, — сказал Макс. — Это когда у тебя никогда не было примера нормальных взаимоотношений перед глазами. Скандалы становятся индикатором чувств. А всё, потому что мы вечно пускаем в свои постели, кого попало, а потом удивляемся почему такое дерьмо. И я бы просто не смог бы срать в душу нормальной девушке, поэтому я выбрал Сиську. Я могу показывать ей свою тёмную сторону, а она будет только рада, ведь у неё есть чувак, который поёт в рок-группе. А она идеальная девушка для меня — тупая безмозглая кукла. Мы просто поддерживаем имидж
— Только потом вы оба об этом пожалеете, — сказал Герман.
Макс сполз с кровати и потянулся за гитарой. Вдохновение порой приходило внезапно. «Feel you like a whore», — напевал он, играя какой-то милый околоджазовый мотив. Получилась правдивая песня про шлюху и трах в туалете.
— А ты походу дела в душе романтик, — сказал Дани.
— А потом будет очень забавно объявлять со сцены: «А эту песню я посвятил своей девушке», — вставил Герман.
— Мне кажется, что алкоголь уже скучно пить, — сказал Дани, опрокидывая в себя стакан «Джека».
— Ну ты клизму что ли сделай, — посоветовал Макс.
— Я бы ширнулся, но боюсь игл.
— В лучших традициях рок-н-ролла ширяйся джеком, трахай шаурму и подтирайся кактусом.
Вопреки ожиданиям Германа в квартиру набилось полно народу. Большая часть была типичными халявщиками, тусующимися тут просто для массовки. Воронёку нравилась эта неуправляемая людская масса. Всё, как в старые добрые времена, когда он только начал жить один. Гнездо превратилось в флэт. Странно было приходить домой, когда люди на кухне спрашивают у тебя кто ты и сильно удивляются, когда узнают, что ты хозяин квартиры. Ещё забавнее было встречать каждый раз новых людей в своей постели. Эти времена были славными и безумными. Теперь же пришлось угомониться.
Макс скучал, он не знал добрую половину народа. Да и Сиська постоянно лезла целоваться и тискаться. Все присутствующие на вечеринки парочки вели себя абсолютно так же, словно у людей вообще нет какого-то иного способа проявлять нежность. И все вокруг обязательно должны это видеть. Потом Полина начала докапываться до Германа, предлагая ему замутить стрип-шоу с её участием на своём выступлении. Он кривился и говорил о формате группы. Кристи и сотоварищи наоборот звали её к себе, но Королева Силикона не благоволила им в последнее время. Дани заскучал и поджог себе штаны. Какая-то девчонка окатила его ведром воды, тем самым испортив басисту причёску.
— Нахер ты это сделал? — спросил Герман.
— Иногда просто необходимо сделать что-то тупое, чтобы развеяться, — сказал он, садясь обратно пить виски, сияя адекватностью и приличием.
Лукреция прислала Герману новую гитару «Gibson Les Paul», стараясь получить прощение. Он ничего ей не ответил, но от подарка не отказался. Воронёнок считал эту гордость излишней. А вещи всегда остаются хорошими и совсем не важно, кто их подарил и с какой целью. Ему нетерпелось опробовать эту гитару. Только с ней начали появляться мысли о записи альбома.
Весь вечер они не сталкивались, напиваясь в разных концах квартиры. Кристи пытался расшевелить Германа, но тот обращал на него мало внимания. Макс стрельнул у Сиськи ещё порошка, уходя
— Как ты себя чувствуешь? — спросил кто-то сквозь густой кисель. Изображение подрагивало и искрилось совсем.
Макс ответил что-то невнятное.
— Дай пять, чувак.
Рука прошла сквозь руку, не встретив сопротивления. Макс сполз по стенке. Ватные ноги отказывались держать тело. Кто-то стоящий над ним, спросил что-то, но Макс уже не смог разобрать слов. Язык потерял смысл. Он смотрел на свою руку и видел все семь астральных тел. Они трескались как панцирь или старая кожа змеи. Главное было не закрывать глаза, потому что тогда этот мир становился ещё ужаснее. В груди начало неприятно покалывать.
— Помогите, кажется мне совсем плохо, — сказал Макс, с трудом узнавая свой голос.
— Да расслабься ты.
— Нет, там что-то с сердцем, — повторил он.
Всё тяжелее становилось дышать. Это было бы менее противно, если бы не мелькание колючего света в глазах. Связь с реальностью истончилась, как нить. Макс понял, что проваливается в дырку в собственном зубе. Его тянуло в чёрный водоворот. «Это не свет в конце туннеля, это просто сфинктр изнутри», подумалось вдруг. Тело перестало слушаться, став вдруг мёртвым и ненужным. Было страшно и как-то грустно в шаге от грани перед порогом неизвестности. Всё вдруг перестало интересовать, став каким-то вторичным. У него не осталось имени, он стал просто искрой света. Где-то в вышине плыло множество таких искр, все они сливались в единую субстанцию. Соприкосновение с единым было главной и истинной целью. Макс соприкоснулся с субстанцией, став на миг её частью. Вот оно высшее наслаждение — просто перестать существовать. Один миг пленительного счастья, чтобы потом уйти в пучину и исчезнуть насовсем.
— Останешься? — прозвучал голос из ниоткуда.
Секунда тянулась бесконечно.
— Я, пожалуй, вернусь.
— Ты уверен?
— Я что-то там забыл. Возможно себя.
В следующий миг Макс услышал биение собственного сердца. До него только сейчас дошло, что всё это время оно было неподвижным и мёртвым. Перед глазами выступали силуэты. Он узнал Полину, Германа и остальных. Воронёнок держал его за руку. Макс понял, что находится на кровати, хотя, точно помнил, что отключился в коридоре.
— Надо же так упороться, чтобы пульс пропал, — сказал Герман.
— Я сдох. К чёрту. Я сдох, — повторял Макс.
— От спайса же не умирают.
— Значит, я был первым.
— Котик, как я рада, что с тобой всё впорядке, — проворковала Полина. Но было как-то совершенно не до неё.
Он посмотрел на часы и понял, что с момента упорки прошло пятнадцать минут, которые в сознании успели трансформироваться в годы. Вот уж точно «пятнадцать минут вечного ада». В голове всё ещё скакали ложные воспоминания. Собственные мысли казались открытыми для всех вокруг. Захотелось в сортир. Макс с трудом встал и поднялся, понимая, что его кроет. У дверей сортира стоял тёмный ангел в шелках и перьях. Он казался тут совершенно естественной частью интерьера.