По другую сторону надежды
Шрифт:
В какой-то момент ты понял, что, цепляясь за светловолосый призрак прошлого, ты только приближаешь очередную вспышку агонии, и почти возненавидел его — так сильно, что пришедший следом огонь показался тебе ненасытной радостной тварью, дождавшейся очередного съедобного куска. И ты сдался, поняв, что не позволишь отобрать у тебя ненависть — после того, как позволил убить надежду на любовь.
Здесь, в этом странном месте, не было понятий «верх» и «низ». Здесь не существовало законов, по которым жил твой мир, и не на что было опереться, зацепиться взглядом — ты и видеть-то не мог, так же, как и чувствовать
Пламя пожирало тебя, превращая в бездумную куклу — и последним, что ты запомнил, было чье-то бледное взволнованное лицо с блестящими глазами и тихий отчаянный голос, зовущий тебя сквозь пелену обжигающего огня.
Потом была пустота, и ты падал в бесконечную пропасть, погружаясь в нее, не надеясь уже ни на что.
* * *
Ты долго ждал, застыв в кромешной темноте, пока не понял, что шум, который ты сейчас слышишь — это не привычный рев пламени, а что-то совершенно другое. Что-то, чему ты никак не мог подобрать название, отчаянно напрягая слух, и пронзившая тебя мысль была такой невозможной, невообразимой, что от отчаяния ты на мгновение чуть снова не потерял сознание. Ты можешь слышать. А значит, тебе есть — чем.
Стихия выплюнула тебя обратно в твой мир, и теперь у тебя снова есть тело. И непривычная ломота — это всего лишь боль в изломанной руке, а жжение — от неудобной позы, в которой ты беспомощно распластался на острых камнях, впивающихся в спину.
И шум — всего лишь шум дождя, хлещущего с небес, и ты действительно промок, и можешь ощутить вкус капель на губах, если когда-нибудь решишься попробовать шевельнуть ими, как если бы ты делал это всегда. Как если бы не было бесконечной агонии в бестелесной пустоте.
Ты мог бы закричать, как попавший в западню раненый зверь, если бы помнил, как именно это сделать. Как исторгнуть из груди рыдания, чтобы твое сердце не разорвалось от осознания безжалостной реальности, в которой ты оказался вместо блаженных объятий небытия. Неужели ты заслужил — это?
Потоки дождя заливали твое лицо, смешиваясь со слезами, и больше всего на свете хотелось свернуться калачиком и умереть, наконец-то провалившись в долгожданный покой. Но и в этом тебе снова было отказано.
Ты плакал, ощутив, наконец, пронизывающий холод ветра, пробирающего тебя до костей, не в силах подняться, пошевелиться, сделать хоть что-нибудь — ты просто лежал на груде камней, почти не слыша собственных стонов сквозь громовые раскаты, выброшенный отовсюду, как выжатая, использованная, бесполезная ныне тряпка.
Ощущения тела возвращались постепенно, словно безнадежно затекшие мышцы с трудом обретали чувствительность, взрываясь вспышками боли то там, то здесь, заставляя тебя извиваться и вскрикивать сквозь слезы. Ты почувствовал грани камней под ладонями, зажатый в левой руке тонкий деревянный прут — покрутив его в пальцах, ты убедился, что он почти не гнется, недоумевая, что это и откуда взялось у тебя в руках.
Открыв глаза, ты всмотрелся в бесконечно далекое черное небо, раскалывающееся яркими молниями, равнодушно отметив, что от дождя твой взгляд защищают непонятные стекла на лице. Пошевелившись,
Вздрагивая от жгучих судорог, ты умудрился извернуться и приподнять голову, затравленно озираясь вокруг. Нагромождения камней простирались неровными буграми, насколько хватало глаз, и ты никак не мог вспомнить, что это за место — и знакомо ли оно тебе. По всему выходило, что нет.
Каменоломни? Заброшенный карьер? Не похоже — кроме камней, здесь не было совершенно ничего, и занимаемая ими площадь поражала воображение. Это не было вызвано естественным происхождением, иначе их грани давно сгладились бы от дождей и ветра, и на переставшую быть нужной людям разработку это тоже не походило.
Ты медленно встал, качаясь от шквальных порывов и хлещущих косых водяных нитей, невольно морщась каждый раз, когда едва слушающееся тело огрызалось на попытки заставить его подчиняться возмущенными болевыми всплесками, и пугающая безнадежность обрушилась на тебя всем своим весом, на миг снова чуть не придавив к земле. Ты был один — в этой мертвой пустоши, на этом кладбище камней, в промозглой ночи, под проливным дождем и яростным ветром, рвущим тонкую рубашку с плеч, превращающим ее в лохмотья, и, внезапно задохнувшись, ты рухнул на колени, почти не чувствуя, как они взорвались болью, и закричал прямо в равнодушное небо, запрокинув голову.
Оно ответило громовым раскатом.
Закрыв лицо ладонями, ты снова разрыдался, задыхаясь от слез, захлебываясь ими, не находя в себе сил остановиться. За что тебе все это? За что?..
Тонкий прут, все еще зажатый в левой руке, врезался в пальцы, и ты отнял руку от лица, всматриваясь в него. Он не был кусочком дерева, отломанным с живой ветки. Гладкий, словно отполированный — творение рук человека, а, значит, это можно для чего-то использовать. Люди многое делают просто так, но не вещи. В этом ты был убежден.
С нажимом проведя ладонью по всей длине прутика, ты увидел, как из его кончика вырываются слабые искорки. Слегка взмахнул им — искр стало больше, а по руке вверх к локтю прокатились волны покалывающего тепла. Странно…
Все еще сжимая прут в пальцах, ты поднял голову, силясь подняться. Ты хотел убраться с этих безжалостных камней хоть куда-нибудь. Туда, где тепло и мягко, туда, где можно будет свернуться, сжаться в комок, лечь и отдохнуть. Ты только сейчас понял, как безнадежно, бесконечно, невыразимо устал…
Камни предательски шевелились под ногами, грозя опрокинуть тебя и раздавить, но ты упрямо полз, карабкаясь через них. Должно же это кладбище обломков кончиться хоть когда-нибудь…
Обломки. Эта мысль поразила, на миг заставив затаить дыхание. Так вот что это! Ты замер, вглядываясь в каменные груды, и, наконец, при очередной вспышке молнии заметил возвышающуюся чуть в стороне и позади полуразрушенную башню, а за ней — еще одну, и камни у их подножия… Это просто развалины, понял ты. Развалины огромного замка — стены обрушились, превратившись в нагромождения глыб, и… ох, черт! Исполинское же было сооружение…