По грехам нашим. В лето 6731...
Шрифт:
– Боярин, видно, ты околдовать порешил нас, прости господи! — сказал самый пожилой сопровождающий князя.
— Нет, боярин, то мои посевы и стравы з их, — ответил я.
Ко мне подошел служка и шепнул на ухо, что прибыли тысяцки и полковник и я обратился к князю.
— Князь дозволь аще двум мужам до столу? — спросил я у князя.
— Ты хозяин и ты наряд чиниш, — ответил князь, и я встал из-за стола и пошел встречать уже близких мне людей.
Встретил я у крыльца, выказывая уважение гостям, и пригласил их к столу. Те же, по-стариковски поворчали, что, дескать,
Молитву доверили читать Василию Шварновичу как главе рода, к которому и я уже принадлежу, и как тысяцкому. А потом я понял, что отсутствие манер при еде — это норма. Все блюда разметались, щеки у гостей трещали, здравницы звучали все громче по мере выпитого. Я же пил легкое пиво и князю служки старались подливать легкий ликер. Вообще в четырнадцать, пусть в почти и пятнадцать лет вообще пить нельзя, но это был князь.
Когда же вынесли три разрезанных желтых арбуза, то никто, пока я не показал пример, не решился их есть, следующим стал тесть. Видя замешательство и князя, он взял кусок и с прибольшим удовольствием откусил. Тогда и все наперегонки похватали невиданного цвета ягоду.
— Подивил ты боярин, али аще есть диво? — спросил князь, когда уже никто не мог ничего есть.
— Буде, князь, за утро лучники, да мечники лепшего шукать будуть, да скоморохи сего дня увечары огонь метать, да пройдемся да лавок купцов, токмо прими князь дар табе, — сказал я и громко хлопнул в ладони.
Вынесли облегченный и удлиненный с широкой гардой полуторный меч из лучшей на данный момент нашей стали. Василько привстал и взял клинок.
— Добрый меч, аки у лицарей з крестами, токмо лепей, добрый дар, Корней Владимирович, — сказал князь и вышел из-зо стола помахать новой смертоносной игрушкой. — А лепо як, ох и добры меч.
На следующий день начались соревнования. В общей сложности записались более двухсот человек, из свиты князя так же решили трое поучаствовать. Шинора устроил тотализатор и взял в помощники двух новиков из школы, у кого лучше всего получалось считать и писать. И тут нашел себе помощь, проныра. Я же сделал две ставки — одну на Филиппа в победе на мечах, вторую на Дарена-кузнеца в армреслинге. В обоих случаях был уверен. Филип уже неплохо владел частью Генуэзской школой фехтования, частью германской, больше подходящей именно для таких мечей, что сейчас на вооружении в школе не было. А Дарену я необднократно показывал не немногочисленные тактики укладывания руки соперника, что были хотя бы теоритически мне известны.
Подогретый спиртным народ резво ставил ставки и организовывал минифанклубы, горланя имя своего фаворита. А ко мне подошел Атанас.
Я и не знал, что булгарский купец так же прибыл. Это было беспечно, оправдывало только то, что прибыл он во время обеда с князем, как прибыли и еще две ладьи. Берег Унжи на три километра уже был уставлен кораблями, к некоторым срочно ладили мостки
— По здорову ли Корней Владимирович? — спросил купец.
— По здорову, а как ты, все ли добро в доме, в Великой Булгарии? — отсолютовал я.
— Не все, боярин, и ты о сем ведаеш. Иде татарва на Булгарию, токмо где на мяжу выйде, не ведаем, — ответил Атанас и вопросительно посмотрел на меня.
— На Самаркую Луку по осени, Атанас, до зимы выйдут, — сказал я и увидел озадаченный вид у булгарина.
— Я твои слова доведу до булгар, коли так и буде — сто овец и пять десятков добых коней, приведу табе, — официальным тоном сказал купец. — А ты, боярин дай у должно коня свого сыну моему Хосхару, он добры воин и принесе награду, первы приде.
Я подумал и согласился, и сделал еще одну ставку на сына Хосхара. Мой конь и так самый быстрый, а если еще умелый наездник будет — победа обеспечена.
Вечером всех поразили артисты. Акробаты, а после них выступали огневики. Файершоу на местную публику произвел такое впечатление, что все крестились и долго сидели с выпученными глазами. Я же в очередной раз подумал, что очень здорово совпало, что отец Михаил уехал во Владимир просить себе помощников, потому что паства его все больше ширится, и он не справляется. Я, конечно, подтолкнул его к поездке именно сейчас, а он понял, что видеть кое-чего ему и не надо. И нервы целы и каменный храм строится.
Вечером же был пир, на который по моей просьбе были приглашены и представители от новгородцев, два венецианца и Атанас и еще пятнадцать делегатов разных мастей и пять человек из воинской школы.
Место выбрали мы на улице, благо погода была хорошей, а горячительные напитки еще больше прибавляли тепла.
Прошло душевно и в живых остались только я и еще несколько человек, которые восхищались и делились именно со мной впечатлениями. Князь же заранее просил в чашу подливать квас, и был почти трезв. Как и булгарский купец, который не пил и ушел раньше, весьма довольный приглашением.
— Корней Владимирович, якоже ту деву кличут, што каравай подносила и на пиру служила, — задал вопрос князь.
Я ожидал этого, как и ждала этого Лада.
— Иди князь в баньку попарься, — сказал я.
— Дак можа и ты у баню? — спросил князь.
— Не княже, я опосля табе, иди, — я усмехнулся, а Василько растеряно побрел в сторону бани.
— Вот и парня определили, можно и мне набоковую, — пробормотал я себе под нос и подошел к дозорному из очередной смены, состоявшей на этот раз из всех ветеранов — быть подле князя не по чину новику.
— Усих уложить на лавки, укрыть шкурами, оставить квасу, — дал я распоряжение и поехал домой. За князя я не волновался — Лада знает, куда отвести князя, его спальня шикарная. Насколько могли, оборудовали.
Дома меня встретили с удивлением, даже показалось, что Божана и не ждала меня. А когда жена стала спрашивать, почему я не остался с какой девкой, мы в первый раз поругались. И это не было в одну колитку, в женщине проснулась страсть и она отвечала, пока мы так не увлеклись руганью, что оказались почти раздетые в обнимку.