По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов

Эдигей Ежи

— Спасибо, пан поручик, — взяв себя в руки, проговорила Ирена. — Вы меня, я понимаю, просто спасли. Знаете, наверное, откуда я, в какой семье выросла. И попади я с Залевским на Побережье, не знаю, как бы в дальнейшем сложилась моя судьба. Конечно, я совершила непоправимую ошибку, выйдя замуж за Зигмунта. А этот Залевский казался мне и лучше, и благороднее. Боже, какой он страшный человек!.. Когда-то мне казалось, что я любила Зигмунта. А может, я и правда любила его? Чтобы чего-то добиться в жизни, я после школы поступила работать как раз на то предприятие, где встретилась с Зигмунтом. Мне казалось, что, выйдя за него, буду иметь дом, спокойную жизнь. И вот, совершив одну ошибку, я, недолго думая, готова была совершить вторую,

более страшную. Спасибо, что вы открыли мне глаза, такое не забывается. Я ваша вечная должница.

— Никакой нашей заслуги в этом нет, вы напрасно благодарите, — объяснил поручик. — Дело Залевского лишь маленький штрих в том деле, какое мы расследуем. Главное — найти убийцу Зигмунта Стояновского.

— Значит, я главная подозреваемая?

— То, что вы рассказали о себе, совпадает с нашими предположениями. Мне только надо уточнить некоторые детали.

— Я готова помочь всем, чем только могу… Я не убивала и никого не подстрекала. Для меня самой очень важно, чтобы всякие там не кричали у нас во дворе, что это я убила мужа.

— В таком случае расскажите, что произошло с Ковальским и о своем замужестве.

— Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я устроилась на работу, на небольшой завод по производству смазочных масел. Вы уже знаете, в какой семье я росла. Незадолго до этого я окончила среднюю школу-восьмилетку. Сказать про меня, что я была пай-девочка, нельзя. Пай-девочки на Таргувеке не растут. Как только я поступила на работу, тут же за мной, смазливой девчонкой, принялись все ухаживать, проходу не давали и рабочие, и служащие конторы. Среди них оказался и Генрик Ковальский. Голову я от него не потеряла, но в общем-то он мне нравился. Образованный, интеллигентный, не то что мои прежние ухажеры. Он водил меня в рестораны, научил, как вести себя. Я знала, что он женат, у него двое детей и что он никогда на мне не женится. О, этот тип умеет хорошо устраиваться в жизни. В доме покой и порядок и возлюбленная рядом. До поры до времени меня устраивало такое положение, хотелось вырваться с Таргувека. Возможно, вы и осудите меня за это, но…

— Да нет, совсем не собираемся вас осуждать, — поспешил успокоить Ирену Чесельский.

— А чуть позже я познакомилась с Зигмунтом Стояновским. Он влюбился в меня прямо до потери сознания и этим очень к себе расположил. Потом сделал предложение. Очень нежно и бережно относился ко мне. Вначале и мне казалось, что я здорово в него влюбилась. Только вот после замужества все прошло.

— Почему?

— Когда я выходила за него замуж, я понимала, что мы разные. Он образованный, хорошо воспитанный. А я простая девчонка из пригорода Варшавы — родители мои едва читать и писать умеют, а у него интеллигентные. Не все так просто давалось, мне надо было дотягиваться до его урозня. Но я решилась на это. Однако выслушивать ежедневные поучения, с утра до вечера, не так-то просто. И все делать по указке, как он велит. Даже пары чулок без его разрешения купить себе не могла. Потом он велел мне поступить в вечернюю школу. Поступила. Первый год ходила каждый день, посещала все уроки, училась в общем-то неплохо. У меня одной было сразу два учителя, один в школе и еще один — дома, который ежедневно проверял домашние задания, ни на шаг от меня не отходил. Чему тут удивляться, назло ему я перестала ходить в школу.

— Пожалуй, и я так бы поступил, — не сдержался Чесельский.

— Опять возвращаться на работу простой работницей или в магазин продавщицей не к лицу жене инженера. Осталась сидеть дома. Я очень люблю чистоту, вот и наводила порядок в квартире целыми днями. Каждый день одно и то же… А я очень люблю веселиться, танцевать. Зигмунт же все вечера просиживал дома над книжками. Денег он не жалел, это правда, только считал, что человек совершает преступление, если просто так гуляет по городу, заходит в магазины, посещает выставки. Все мои желания всегда вызывали у него

удивление. Представляете? И постепенно от моей любви к нему ничего не осталось, я возненавидела его. Наверное, у меня дрянной характер, потому что я стала получать удовольствие от того, что делала ему все назло. Да и он тоже вскоре понял, что совершил ошибку, женившись на мне. И он меня разлюбил, а вот самолюбие его было задето. И из-за своего самолюбия он ни за что не соглашался на развод. А когда я устроилась на работу в «Гранд-отель», у него даже сердечный приступ был. Он тогда сказал, что я «покрыла позором всю семью Стояновских». Даже свекровь со свекром так не думали, хотя и не одаривали меня любовью. А я так надеялась, что меня хорошо примут в доме Зигмунта.

— Ничего не скажешь, неудачное супружество, — констатировал Шиманек.

— Последний год мы прожили как в аду. Я без конца устраивала скандалы, думала, что тогда он скорее согласится на развод. Зигмунт страдал, это я видела. С трудом сдерживал себя, раза два даже ударил, хотя голоса не повышал. Неожиданно подвернулся Мариан Залевский. Что тут удивляться, если он тронул мое сердце? Да я за самого бы черта пошла, только бы уйти от Зигмунта. К родителям на Таргувек возвращаться не хотелось. Жить одной — где взять силы.

— Да, но Зигмунта Стояновского убили, а вы только что подтвердили, как ненавидели его.

— Я его не убивала. В злости, когда дело доходило до скандала, грозилась, а по уголовному кодексу это рассматривается, наверное, как готовность к совершению преступления. Я даже руки на него не поднимала.

— Вашего мужа убил мужчина. Высокий мужчина. По описанию очень похож на Генрика Ковальского.

Ирена не сдержала усмешки.

— Это абсолютная чушь. Генрик Ковальский — убийца! Зачем?

— Из-за своей любви к вам, хотел вернуть вас.

— Такого не может быть. Да из-за меня Ковальский и пальцем бы не шевельнул. Окажись я в страшной нужде, он и двадцати злотых пожалел бы. Для этого человека главное — хорошо устроиться в жизни. И уж если он за кем-то волочится, то это всегда за своими подчиненными. Пообещает им повышение в должности, и уж самое небывалое, на что решается, так это изредка сводить в ресторан. Он и не собирался возвращать меня к себе. Надо сказать, что он довольно часто менял объекты своих привязанностей. А вообще-то Ковальский трус. Неужели он станет хоть чем-то рисковать? Такого не может быть.

— Да, но он угрожал Зигмунту.

— Знаю. Просто болтал со злости. Да еще при любом удобном случае свинью Зигмунту подкладывал.

— А ваш муж ему тоже?

— Само собой. Дело кончилось тем, что обоих выгнали с работы.

— И ваши родственники тоже ведь грозились…

— Пан поручик, неужели вы их угрозы всерьез принимаете? Когда отец узнал, что Зигмунт хочет на мне жениться, он так обрадовался, решил, что с таким зятем не пропадет, свои две сотни на водку всегда получит. Но муж быстро дал ему понять, что из этого ничего не получится. Здесь я была полностью с ним согласна.

— Так кто же в таком случае убил вашего мужа? — повторил свой вопрос Чесельский.

— Если бы я знала! Когда наш дворник, пан Ротоцкий, сказал, что в доме совершено убийство, я сразу не поняла, о ком он говорил. Зигмунт был человек тяжелый — и в супружеской жизни, и на работе. У него никогда не было близких друзей. Его все недолюбливали. Даже в домике своих родителей на Вёнзовной он требовал, чтобы мебель была расставлена так, как он считал нужным. Он решал, на какой грядке что сажать, где редиску, где помидоры, где салат. Поживи с таким, на всю оставшуюся жизнь сыта им будешь. Только одно дело — не любить, а другое дело — убивать. Муж был очень хорошим специалистом. Наш завод совсем разваливался. Он наладил производство новых масел, навел порядок, и производство продукции величественно пошло вверх. Когда же он оттуда ушел, все стало рушиться, пошло по-старому. Сплошной балаган.