По методу профессора Лозанова
Шрифт:
… Секретарь директора Лидия Константиновна Рябикова производила «ревизию» ящиков своего письменного стола. Она была так увлечена этим делом или не ждала никого, что от настойчивого стука в дверь слегка вздрогнула.
— Войдите. — Она потерла висок, словно у нее неожиданно разболелась голова.
Агеев бодро проговорил:
— Добрый день!
— Здравствуйте, — негромко откликнулась Лидия Константиновна.
— Извините, что оторвал от дел, — сказал он.
— Да какие у меня теперь дела, — и она невольно кивнула на открытую дверь в директорский кабинет, через которую хорошо был виден
— Директора нет? — спросил Агеев.
— Владимир Иванович Мельников, — торжественность и грусть слышались в голосе Лидии Константиновны, — умер десять дней назад.
— Боже мой, — проговорил Агеев, — но ведь ему было…
— Шестьдесят пять, — закивала Лидия Константиновна. — Не возраст нынче. Да вы присаживайтесь. Сюда ведь никто и не заходит. Обязанности директора исполняет Пухов Валерий Николаевич. Заместитель Мельникова. Ну, а этот кабинет ждет нового хозяина.
— Пухова?
— Нет. Валерию Николаевичу скоро семьдесят. Он уже и пенсию оформил. Придет кто-нибудь из молодых, перспективных.
— Только не просто будет заменить Владимира Ивановича, — вздохнул Агеев.
— Вы знали его?
— Немного, — отозвался Агеев. — Но впечатление он производил человека незаурядного.
— Так оно и было, — оживилась Лидия Константиновна. — И вы совершенно правы, что заменить его будет непросто. Это ведь только говорится, что незаменимых нет. В утешение живым говорится. Я вот тридцать лет с ним проработала. Вроде бы незавидная должность — секретарь, а я, поверьте, счастлива была, что по мере своих сил помогала этому без преувеличения замечательному, светлому человеку.
— А я слышал… — начал Агеев, но она решительно перебила его:
— Это поклеп, грязь, мерзость. Там ни слова правды не было. Только у очень низкого человека могла подняться рука на Владимира Ивановича. Все думаю об этом и никак не могу понять. За что? Почему? Он человеком был очень справедливым, пожалуй, излишне либеральным даже.
— Может, как раз поэтому, — сказал Агеев.
— Может быть, — согласилась она. — Но я вот столько лет с ним проработала, а спроси меня: есть у него враги, я бы сказала: «Конечно, нет».
— Печальная история.
— Трагическая, — поправила она. — И для всей его семьи, и для меня. Наверное, это покажется странным, но вся моя жизнь была в этой работе. Владимир Иванович всего себя делу отдавал, и рядом с ним нельзя было жить по-другому… А теперь вот — все, конец. С новым директором мне уже не работать…
— Почему?
— Не смогу. Не прижиться уже. Все время буду сравнивать. Да и где теперь таких людей взять?
— Это вы напрасно.
— Вот смотрите, — она разоткровенничалась, — у нас в тресте есть три человека, каждый из которых реально может занять директорский пост — Кирилл Викторович Хрунин, Алексей Васильевич Сазонов и Нина Александровна Ващенко. Все они хорошие специалисты, инициативные работники, люди неплохие. И Владимир Иванович их очень привечал, да только далеко им до него. Мельче они его как-то. Масштаб личности не тот.
— Могут и со стороны кого-то прислать?
— Да от этого лучше не будет. Организация у нас непростая. Пока новый человек во всем разберется, несколько лет пройдет.
— В общем, каждый следующий начальник хуже предыдущего? Народная мудрость.
— Вот именно, — закивала она. — А вы, товарищ…
— Агеев, —
— Вы по какому вопросу?
— Да, в общем, по личному. А вот видите, как все вышло. — Он на мгновение задумался. — Просьба к вам небольшая. Позвольте на пару минут вашей машинкой воспользоваться.
— Пожалуйста, — благосклонно кивнула она и жестом показала ему на столик у окна, на котором возвышался старый «Ремингтон».
— А он у вас ветеран, — говорил Агеев, заправляя лист в машинку.
— Прекрасно работает, сказала она. — И кроме того, машинка хорошо сохраняется, если в течение тридцати лет ею пользуется один человек. За все эти годы, кроме меня, никто к ней и не прикоснулся.
— Да, замечательный аппарат, — кивал Агеев, не отнимая рук от клавиш…
Эксперт Лукин заявил сухо и деловито:
— Анонимки не были исполнены ни на одной из этих машинок. — Кивнул на тексты, добытые Агеевым.
— Понятно. А меня интересует еще вот что, — спросил Александр Иванович, — на одной машинке напечатаны все эти анонимки или на нескольких?
— На одной, — без колебания ответил Лукин. — Судя по всему, машинка относительно новая, во всяком случае, шрифт в хорошем состоянии. Мне удалось обнаружить две особенности. Вот посмотрите. — Он пододвинул одно из писем Крымову, протянул ему здоровенную лупу. — «И» постоянно слегка налезает на предыдущую букву. А запятая имеет очень короткий хвостик и отпечатывается чуть выше строки.
— Вижу, — закивал Крымов, преувеличенно радуясь «великим» открытиям эксперта.
Александр Иванович к криминалистической науке относился с заметным скепсисом. Однажды он увидел, как кассир в крупном универмаге, произведя какие-то расчеты на микрокалькуляторе, тут же проверила их на счетах. Конечно, это было и смешно, и не современно. Но Крымов подумал, что кассир, возможно, прав. Деньги — дело серьезное. А если у калькулятора батарейки сели или какие-нибудь элементы барахлят? А? И куда деть тот случай двадцатилетней давности, когда с целью грабежа в квартире были убиты старик со старухой, а эксперты, проводя следственный эксперимент, утверждали, что семнадцатилетний внук убитых — он спал в соседней комнате — обязательно должен был слышать все происходящее, и на этом основании был взят под подозрение, и коллега Крымова, слава богу, давно изгнанный из органов, в течение десяти часов «уговаривал» паренька признаться в соучастии, обещая попеременно то немедленную свободу, то пожизненную каторгу. А потом с пареньком долго возились невропатологи и психиатры. Помнил тот случай Крымов. Не забывал.
— Какие еще можно сделать выводы? — риторически вопрошал Лукин. — Все письма напечатаны очень аккуратно. Сила удара по буквам одинаковая. Это свидетельствует, что все это дело рук профессиональной машинистки или человека, которому регулярно приходится печатать. Я также хотел высказать одно предположение. Но подчеркиваю: это предположение, не более того. Текст исполнен женщиной.
— Почему? — не удержался от вопроса Крымов.
— Во-первых, редко кто из мужчин столь аккуратно печатает. Во-вторых, сила удара незначительная. Вот посмотрите на обратную сторону всех этих писем. Если предположить, что они печатались даже в нескольких экземплярах, то все равно на обратной стороне при более сильном ударе были бы видны следы букв. А их нет. Удары по клавишам были легкими, женскими.