По нам не плачут
Шрифт:
– Ладно, пойдём обратно, – я сделал несколько шагов и одёрнул плёнку.
Я заметил, как Костян сгребал снег своими кроссовками, чтобы хоть немного припорошить следы крови. Он заполз в конуру через пару минут после меня, и сразу же улёгся на одеяло рядом со мной, чтобы не будить остальных. Немного мы помолчали, а потом, оглянувшись по сторонам, он чуть приподнялся и сказал мне вкрадчиво и тихо:
– Валить надо отсюда, не думал об этом?
– Думал, – ответил я честно. – Но вряд ли сейчас это будет сделать так просто…
– Согласен, только, например, через месяц или через неделю это, может, будет и просто, но уже не нужно. Кто знает, сколько ещё отморозков будет
Костян говорил тихо, но весьма резко, всё ещё морщась от боли. Он на самом деле очень переживал за Ваньку с Катькой, да и мне после всего случившегося было немного не по себе. Только куда нам идти, вот в чём вопрос.
– Если бы можно было вернуться… – едва слышно пробормотал Костян, и эти его слова подействовали на меня не хуже звонкой, сделанной от всей души оплеухи.
– Нам некуда возвращаться, – напомнил ему я. – Или ты думаешь, что можно так запросто вернуться туда, куда нас отправили наши предки? А еще лучше сразу туда, откуда они нас вышвырнули, и сказать: «Мам, пап, я буду жить с вами» ?!
– Нет, я не это…
– А что тогда?!
Мне кажется, я начал практически задыхаться от какой-то необъяснимой злости. Костян не сказал ничего плохого, но почему-то его слова задели во мне что-то живое, оставшееся далеко в прошлом, и я перестал на какой-то миг контролировать себя. В тот момент, когда я набрал в грудь достаточно воздуха, чтобы сказать ему что-то ещё, он бесцеремонно прижал свою большую лапу к моему лицу.
– Не ори, – просто сказал он, и, подождав, пока я сделаю пару глубоких вдохов, убрал руку. – Я не собираюсь назад, но было бы неплохо жить там, где будет не так легко нас угробить.
– Это где, например?
– В городе, в какой-нибудь дешёвой комнате. Найдём какую-нибудь работу и всё будет путём…
– Давай поговорим об этом со всеми, – предложил я после очередного глубокого вдоха, хотя понимал, что эти разговоры ни к чему не приведут. Костян практически всегда предлагал всем свои идеи и планы действий. Вернее, он ставил всех перед фактом и не принимал никаких возражений, и именно поэтому в тот момент я решил с ним не спорить. Я прекрасно знал, что без денег и документов нам ничего не светит, но доказывать это Костяну я не стал.
К счастью, Костян сам понял, что разговор этот был абсолютно бесполезен, и поэтому он просто лёг обратно на одеяло и накрылся тряпками. Но те слова, которые в нём кипели, не давали ему спокойно заснуть, да и у меня после нашей беседы желания поспать осталось ещё меньше. Я резко поднялся, поплотнее застегнул на себе куртку и вытащил сумку, потерявшуюся под тряпками. Когда Костян демонстративно перевернулся на другой бок, я в очередной раз одёрнул плёнку и направился к метро, чтобы немного остыть и привести свои мысли в порядок.
Примерно через полчаса я подошёл к большим дверям и увидел рядом с ними ребёнка. Лет ему было на вид как Ваньке, хотя может и чуть побольше. На нём были уже привычные моему взгляду обноски, но разукрашенные синяками открытые участки тела всё же заставили что-то внутри меня сжаться в комок. Парнишка протягивал какие-то листовки, и, когда я подошёл к нему вплотную, он дал мне одну из сотен бумажек, которые держал в голых, немного потрескавшихся от мороза руках.
– Спасибо, – он посмотрел на меня абсолютно счастливыми детскими глазами, когда я взял листовку, и тут же отвернулся от меня, чтобы не упустить из виду других людей, которым можно будет отдать бумажки.
Я улыбнулся через силу и, толкнув тяжёлую дверь, сошёл по скользким
Я зашёл в вагон, подошедший к станции, и сел на подобие диванчика из искусственной кожи. «Осторожно, двери закрываются!» - прогремело у меня над ухом, и поезд тронулся.
8. (01.2014)
Мы смогли пережить этот год. Мы пережили голод, холода и сломанные кости. Мы отметили Катькино пятнадцатилетие, а потом наступило первое января. Тот день, который с нетерпением ждёт вся страна, день, когда весь город погружается в бесконечный сон, когда улицы забывают о том, как выглядят люди. Для кого-то это время расслабиться и посмотреть телевизор. А для нас – поблагодарить небо за то, что мы ещё живы и загадать желание дожить до следующего Нового Года.
9. (03.2014)
Январь плавно сменился февралём, а потом и мартом. Над городом снова стало появляться солнце, и под его лучами таял снег, превращаясь в глубокие лужи. За это время много чего успело произойти.
Например, в самом начале марта Костян умудрился загреметь к ментам, когда его поймали на краже еды в магазине. Но вместо того, чтобы подержать его за решёткой и покормить несколько дней, его побили почти до потери сознания и вышвырнули на улицу прямо лицом в весеннюю грязь. Поэтому помимо синяков и ссадин он заработал себе ещё и простуду. Мы вместе с Катькой пытались сбить ему температуру три дня к ряду. Денег снова не хватало, работать было некому, но как-то мы смогли справиться и с этим. Костян за неделю встал на ноги, и мы снова пошли на заработки.
В один из наших рабочих дней мы случайно столкнулись с Катькой на одной из станций. Она, кажется, ехала к кому-то из своих «клиентов», хотя нам ничего по этому поводу не сказала. В любом случае, она решила провести немного времени с нами. Я помню, что в тот день на ней было её единственное, а потому любимое рыжее платье чуть выше коленей, подвязанное красным поясом на талии, старая куртка с искусственным мехом и сапоги с почти сквозными дырами на подошвах. Их было хорошо видно, когда Катька куда-то бежала или просто быстро шла. Она старалась не обращать на это внимания, но всё же такой внешний вид порядком её смущал. В конце концов, ей, как и любой другой девушке, хотелось красиво выглядеть, но вместо того, чтобы тратить деньги на телефоны, шмотки и накладные ногти, она их откладывала «до лучших времён». Причём Катька свято верила в то, что эти лучшие времена наступят совсем скоро, и она снова будет жить где-нибудь с крышей над головой, водой в кране и теплом в батареях. Но до этих времён ей нужно было ещё работать и работать.