По обе стороны экватора
Шрифт:
«Если Пеле оборвал свои связи с „Португезой Сантистой“, — рассуждаю я, — на этой фирме вряд ли станут оберегать его покой от репортеров. И, следовательно, есть, шанс выудить там его адрес или, на худой конец, телефон».
Узнать адрес самой этой фирмы было делом двух минут: по всему Сантосу все еще красовались рекламные щиты обанкротившегося предприятия с телефонами (2–5441 и 2–3884) и координатами (улица Жоан Пессоа, дом 134), и я немедленно отправляюсь туда.
«Португеза Сантиста» оказалась убогой мастерской по изготовлению умывальников, унитазов и прочей утвари для санузлов. Она уже была перекуплена какими-то новыми владельцами, и в небольшой конторе, в которую можно было попасть, пройдя через двор, заваленный грудами не находящей сбыта продукции, царила атмосфера сдержанного оптимизма.
Из начальства в конторе оказался только изможденный вечной борьбой за существование главбух в пенсне, чудом удерживающемся на кончике испещренного склеротическими жилками носа. Я как можно учтивее поприветствовал его и сообщил, что приехал в Сантос из далекой, покрытой снегами и закованной льдами России только для того, чтобы взять интервью у великого Короля Пеле, жизнью которого интересуются все 200 миллионов советских людей, которых я в данную минуту представляю.
— Да, но Пеле уже здесь не бывает, — сказал главбух, поправляя пенсне. — Последние перемены в деятельности нашего предприятия…
— Знаю, знаю, — перебил я. — Но мне хотелось бы получить у вас его домашний адрес.
Старик вздохнул, посопел, снял и протер очки. В душе его шла борьба. Если бы Пеле еще оставался совладельцем фирмы, главбух, конечно же, не стал бы мне ничего сообщать. Но поскольку Король расстался с «предприятием», а может быть, с точки зрения этого скромного и, видимо, честного финансиста, бросил детище в трудный час, что ускорило банкротство фирмы, старик, еще раз вздохнув, махнул рукой и прошептал мне на ухо название улицы, номер дома и квартиры.
Я поблагодарил и бросился к машине через монбланы белых унитазов и эвересты голубых умывальников. Еще через четверть часа я уже стоял перед массивной дверью на одном из верхних этажей большого многоквартирного дома.
Никакой таблички на двери нет. Нажимаю кнопку звонка, который отзывается мелодичным перезвоном откуда-то из самой глубины апартамента. Через несколько мгновений слышу за дверью легкие шаги, звяканье замка. Дверь распахивается. Передо мной — супруга Короля Роземери. Я узнаю ее сразу: десятки раз видел фотографии в газетах и в кинохронике, по телевидению. Руки ее обсыпаны мукой. И фартук — тоже в муке. Пирожки, видать, печет… Эта мысль мелькает в голове у меня с быстротой молнии. И тут же замечаю, как лицо ее вытягивается, и она делает рукой движение к дверной ручке. Все ясно: по фотоаппарату на шее, по магнитофону на плече и самое главное — по просительно-умоляющему взгляду она расшифровала во мне репортера. Сейчас захлопнет дверь, и будь здоров!..
Не давая ей опомниться я сую ногу между дверью и рамой и скороговоркой приношу глубочайшие извинения за это беспокойство. Дверь уже начинает закрываться, и я, умоляюще глядя в глаза Роземери, говорю ей, что я — русский, что приехал вчера вечером из далекой, покрытой снегами и закованной льдами России только для того, чтобы взять хотя бы пятиминутное интервью у ее супруга — величайшего человека в истории этой страны. И если я вернусь в Москву без этого интервью, мой шеф выставит меня на улицу и я окажусь безработным… А ведь у меня, между прочим, имеется маленькая дочь, которая только что пошла в школу. И дочь надо кормить и содержать.
Заметив, что негодование в глазах Роземери сменяется удивлением, я спешу ковать железо, пока оно горячо: говорю ей, что как истинный джентльмен никогда не позволил бы себе вот так, без приглашения, без предварительного телефонного звонка, явиться в чужой дом, тем более в отсутствие хозяина, который — я знаю это — находится на предыгровом сборе, но если не оправдать мою вину, то, хотя бы, смягчить ее может то обстоятельство, что уже через двое суток я должен возвратиться из Рио в Москву с записанным на пленку интервью, а в «Парке Бальнеарио», куда я, естественно, обратился в первую очередь, никого из начальства нет и никто не знает, когда они, эти картолы, там появятся.
— Но видите ли…
— Да, да, уважаемая сеньора, я еще раз приношу вам мои глубочайшие извинения и выражаю самое искреннее сожаление, но согласитесь, что безвыходность ситуации, толкнувшая меня на этот бестактный шаг, может — я хочу верить в это — разбудить в вашей душе искру понимания по отношению к вашему покорному слуге…
Удивление в глазах Роземери сменяется улыбкой. Слава богу, она добрая женщина. Я знал это заранее. И она приглашает меня войти и, извинившись, исчезает. Проходит минута, другая. Роземери вновь появляется передо мной. Она уже без фартука. И руки уже не в муке. И прическа поправлена. И на губах — помада. Она протягивает мне руку грациозным жестом. Я почтительно прикасаюсь к тонкой белой кисти губами и успеваю заметить на ней следы стирок и стряпни, мытья посуды и возни с иголками и нитками.
— Но как вы узнали наш адрес? — спрашивает она.
— Да кто же не знает адрес великого Пеле? — пытаюсь отшутиться я.
— Нет, я серьезно: Эдсон совсем недавно купил эту квартиру, и мы держим ее в тайне.
…Первый раз в жизни я слышу, как Пеле назван по имени: Эдсон. Роземери улыбается, смотрит на меня почти с симпатией. И я стремлюсь расширить плацдарм доверия и взаимопонимания. Я говорю ей, что адрес их получил в «Португезе Сантисте».
— Ох, эта фабрика! — морщится Роземери. — Мы потеряли там столько денег.
— Ну у вас с Пеле все еще впереди, — говорю я. Она пожимает плечами: кто знает, что ждет нас в этом беспокойном мире?..
Я спрашиваю ее, как можно добраться до тренировочной базы «Сантоса»?
— Боюсь, что ничем не смогу вам помочь, — отвечает Роземери. — Я так же, как и все другие жены футболистов, никогда не бывала там и не знаю, где она находится. Знаю только, что где-то в горах.
— Ну а телефон?..
— Телефон-то там, конечно, имеется, по его тоже никто не знает.
— Но как же так, — я начинаю горячиться: — Представьте себе, что — не дай, конечно, бог! — в семье случится несчастье. И Пеле нужно срочно предупредить, а может быть, даже и вызвать. Как же вы поступите в этом случае?
— Во-первых, он сам звонит мне каждый вечер. А во-вторых, в случае срочной необходимости я позвоню в «Парке Бальнеарио» и попрошу связаться с мужем и передать ему все, что нужно. Или сказать, чтобы он немедленно позвонил домой…
Черт возьми! Действительно, их охраняют, этих футболистов, как коронованных особ. Я чувствую, что теряю спокойствие и уверенность в успехе. И меня охватывает злость: неужели и в самом деле придется отступить, когда я уже добрался даже до квартиры Короля?!