По обе стороны экватора
Шрифт:
— Да никто не узнает!
— И все-таки… — Он переминается с ноги на ногу и вопросительно глядит на меня.
Ну, конечно, как же я забыл святое и незыблемое правило игры в мире свободного предпринимательства! Рву из кармана бумажник и сую старику несколько ассигнаций, не разобрав даже толком, сколько именно. Не теряя чувства собственного достоинства, негр прячет их в карман и сообщает мне на ухо, что сеньор Сиро находится по этому же коридору, за углом третья дверь справа.
Нахожу Сиро Косту в кабинете, обилием кубков на столах и почетных дипломов на стенах напоминающем мемориальный музей. Он сидит, этот флегматичный толстяк, за письменным столом, обложившись конторскими книгами, и щелкает арифмометром. Вхожу, здороваюсь, он подымает голову и глядит усталым и раздраженным взглядом на взмокшего, увешанного фотоаппаратами и магнитофонами субъекта, оторвавшего его от важных дел:
— Я же просил мне не мешать…
Учтиво поклонившись, извиняюсь за беспокойство и в очередной раз выстреливаю очередь насчет далекой, покрытой снегами, закованной льдами России, с нетерпением ожидающей интервью с Королем лучшего в мире футбола. Говорю ему, что прибыл в Сантос только на одни сутки, что завтра вечером рейсом «Панамерикен» я должен вылететь в Лондон, где послезавтра делаю пересадку на Москву. И чтобы успеть на все эти рейсы, мне необходима немедленная помощь уважаемого сеньора Сиро Косты, который должен меня связать с Зито, выезжающим, как мне известно, на тренировочную базу с комплектом белья для команды. Ибо только сегодня — заметьте: только сегодня! — я должен встретиться с Пеле. Другого варианта нет…
Административный директор внимательно смотрит на меня. Может быть, у него дебет не сходится с кредитом, может быть, его терзают какие-нибудь домашние проблемы, но и невооруженным глазом видно, что он не в настроении. И мой наглый ультиматум лишь разозлил его.
— Послушайте, молодой человек, — говорит он, потянувшись так, что хрустнули кости. — Даже если вы и впрямь прилетели вчера из вашей заснеженной Москвы, а завтра намерены отправляться в Лондон или куда-то там еще, то почему вы решили, что это дает вам право требовать допуска на базу команды? Должен вам сообщить, уважаемый сеньор, что мы туда не допускаем репортеров ни при каких условиях. Никогда и никого. Мы не хотим, чтобы они отвлекали наших парней от тренировок и мешали их отдыху.
— Но неужели нельзя сделать исключение для человека, который пересек ради этого океан?
— Боюсь, что это было бы невозможно, даже если бы вы пересекли океан вплавь. Посудите сами: я не пускаю на базу даже своих, местных, постоянно работающих с командой репортеров. И если они узнают, что я сделал исключение для русского журналиста…
— Они не узнают!
— О, вы ошибаетесь. В этом мире ничего скрыть невозможно. Кстати, откуда вы знаете, что туда, на базу, едет Зито да еще собирается захватить комплект белья? Кто вам это выболтал?
Я почувствовал, что настал момент нанести решающий удар. И наношу его прямой наводкой, в упор:
— Видите ли, мне об этом сказала Роземери. Я только что говорил с ней, и она сказала мне насчет Зито, попросила съездить вместе с ним и передать кое-что Эдсону. Кстати, она и вам передавала привет и заверила меня, что уж кто-кто, а вы-то мне обязательно поможете.
Сиро Коста глядит на меня с изумлением. Он не может понять, шучу я или говорю серьезно. После минутного колебания он решает, что я вру: разве может иностранец, примчавшийся в Сантос всего сутки назад, уже успеть познакомиться с супругой Пеле и даже получить от нее какие-то поручения? Что за чушь? Если Роземери и впрямь что-то нужно передать мужу, она звонит сюда, и все делается в мгновение ока. Зачем ей прибегать к услугам какого-то иностранного репортера?..
— Да, но… А где вы видели Роземери? — с раздраженным недоверием и в то же время не без колебания в голосе спрашивает административный директор. И я без сожаления добиваю его:
— Как это «где»? Дома, разумеется. Я только что от нее…
И без запинки называю ему адрес квартиры Пеле!
— Впрочем, вы можете позвонить ей и перепроверить, был ли я у нее. Только она сейчас занимается стряпней, а когда женщину отвлекают от плиты, она может рассердиться, — улыбаюсь я, снимаю трубку с аппарата, стоящего на столе Сиро Косты, и диктую ему номер телефона Пеле, который административный директор, конечно же, знает наизусть и без моей подсказки. Но тот факт, что стоящему перед ним наглецу-репортеру известен домашний адрес Пеле и номер его телефона, который вряд ли известен более, чем дюжине самых доверенных людей, убеждает Сиро Косту, что я, по всей видимости, не вру.
Сиро сломлен. Он внимательно глядит мне в глаза, качает головой:
— В общем-то вы правы: Зито действительно едет туда. И по пути должен заехать сюда, на «Вилу», за комплектом белья. Так и быть: я попрошу его захватить вас с собой.
— Благодарю вас, сеньор! Вы просто представить себе не можете, какую услугу оказываете мне, — я с облегчением вздыхаю, опускаюсь в мягкое кресло, закидываю ногу на ногу и угощаю Сиро «Беломором». После традиционного в такой ситуации недоумения: с какой стороны закуривается эта странная русская сигарета с мундштуком, Сиро Коста вызывает секретаршу и велит принести кафезиньо. Мы разговариваем о делах «Сантоса». Я сокрушаюсь по поводу кризиса, который переживает великий клуб. Сиро уверяет меня, что кризис далеко не так силен, как пытаются уверить публику безответственные газетчики.
— За последний год, — говорит он, покопавшись в своих бухгалтерских книгах, среднемесячный заработок игрока «Сантоса» составил около пяти тысяч крузейро. Это больше, чем утвержденная конгрессом зарплата министра. Скажите, сеньор: разве может позволить себе убыточное разоряющееся, как пишут газеты, предприятие платить своим служащим оклады министров?
Потом в кабинет впархивает худой джентльмен с тонкими усиками под Кларка Гейбла, знаменитого американского киноактера довоенной поры. Такие усики были в моде на рубеже 30-х годов. Ассоциация с кинематографом далекого прошлого появилась у меня не случайно: стремительный джентльмен в полосатом костюме и светлых лакированных туфлях словно спрыгнул с киноэкрана моего далекого детства. Говорил он не по-португальски, а по-испански. И не говорил, а выстреливал слова и фразы нервной скороговоркой. Он сообщил, что заскочил на «Вила Бельмиро» буквально на минутку. По пути из Амстердама в Монтевидео.
Сиро Коста представил меня джентльмену. Джентльмен сказал, что Василий Блаженный — это самая красивая из православных церквей, а борщ — лучшее блюдо европейской кухни. Затем он назвал себя, хотя я его уже узнал, опять же по газетным фотографиям из досье: это был знаменитый Ратинов, международный импресарио «Сантоса», который всю жизнь проводит в самолете, ангажируя будущих соперников клуба, организуя его постоянные зарубежные гастроли. Вот и сейчас Ратинов с нескрываемым ликованием сообщил Сиро Косте, что до конца года программа вояжей команды Короля практически готова. Удалось договориться о некоторых встречах, которые дадут приличный доход.
— Если все будет, как мы планируем, — сказал Сиро Коста, — годовая выручка клуба окажется где-то на уровне трех миллионов крузейро. Разве такая цифра говорит о кризисе, как кричат газетчики? — укоризненно покачал головой директор, вновь поглядев в мою сторону. И в этот момент появился наконец Зито. В недавнем прошлом — знаменитый полузащитник «Сантоса» и сборной, а теперь — тренер клуба по физической подготовке. Сиро Коста представил меня ему: «Вот… русский репортер. Просит взять его на базу».