По обе стороны экватора
Шрифт:
И в этом ежегодно повторяющемся водовороте страстей, больших и маленьких трагедий, обид, разочаровании, неудач случаются иногда потрясения, которые навсегда входят в карнавальный эпос и о которых десятилетия спустя будут с трепетом и со слезами на глазах вспоминать и рассказывать потомки Флавио, Натана и Зеки. Об одной из таких драматических историй и пойдет речь в следующей главе.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Эти четыре дня
Очень хорошо помню, как все это началось. И как Сержио Порто сказал, что такое могло случаться только в этот день: пятница да еще 13-е число! Поскольку с утра все с тревогой ждали каких-то бед, понимая, что пятница в 13-й день месяца обязательно сулит неприятности, никто в первое мгновение даже не ужаснулся, когда в сизом от табачного дыма воздухе «Лузитании» повисла фраза, разом обрубившая все споры, разговоры, звон кассового аппарата за стойкой и даже шипение сковородок с пиццами на кухне у Лурдес:
— Дудуку разбил паралич, и он не выйдет на Авениду.
Это сказал, облизнув сухие губы, Зека, только что вернувшийся в ботекин Старого Педро с заседания президенсии, обсуждавшей последние детали предстоящего «дефиле» — шествия школ самбы.
Гробовая тишина, воцарившаяся в кабачке после этой фразы, лишь подчеркнула трагизм ситуации. Она продолжалась несколько секунд, потом раздался смятенный голос Силвии: «Нет, этого не может быть!»…
И только тут до сознания каждого из тех, кто сидел за столиками, стоял у стойки, читал газету, потягивал пиво, кто минуту назад спорил о вчерашнем матче «Фламенго» и «Васко», заполнял талоны футбольной лотереи или ругал городские власти за плохую работу водопровода, дошел страшный смысл известия, принесенного Зекой.
Если Дудука не будет послезавтра участвовать в карнавальном дефиле школ самбы, то это означает, что «Академикос де Санта-Марта» обречена на неминуемое поражение. А может быть, об этом невозможно было подумать хотя бы на секунду — и на переход в будущем году во вторую группу!..
Сорокадевятилетний Дудука — знаменитый на весь Рио местре-зала — в глазах обитателей «Санта-Марты» и клиентов «Лузитании» был такой же легендарной фигурой, как король футбола Пеле, королева самбы Элза Соарес или знаменитый сержант службы спасателей Маноэл Боржес, навечно вошедший в историю за спасение утопавшего в коварных водах Копакабаны в 1920 году бельгийского короля Альберта. Потому что если за последние два десятка карнавалов «Лузитания» четырежды праздновала победу «академиков», то львиная доля заслуги принадлежала тут, конечно же, Дудуке. Вот уже 23 года подряд его участие в карнавальных дефиле гарантировало в бюллетенях судьи, оценивающего выступление местре-зала, верную «десятку». О Дудуке писали не только в газетах и туристских путеводителях, но и во всех научных работах по истории карнавала. Посмотреть на его предкарнавальные репетиции приезжали солистки Муниципального театра и гостившие в Рио звезды московского «Большого балета».
Этот самый выдающийся из церемонийместеров школ обладал удивительно отточенной техникой. Его эволюции отличались такой неповторимой элегантностью, столь утонченным благородством поз, совершенной грацией прыжков и стремительной скоростью вращений, что какой-то убеленный сединой французский теоретик балета, посетивший однажды репетиционную площадку «Санта-Марты», захлебываясь от восторга, сравнивал его на страницах «Фигаро» с молодым Нижинским и зрелым Фокиным.
Вот кто такой был этот Дудука, седой, сухой, невзрачный мулат, которого все мы привыкли видеть за стойкой Старого Педро с неизменно робкой, извиняющейся улыбкой на губах и стаканом пива в никогда не отмывающейся добела руке. По своей основной профессии Дудука был мусорщиком. И именно на загородной свалке, во время разгрузки грузовика с утилем, собранным на улице Сен-Клементе, Дудуку хватил паралич в этот — будь он четырежды неладен! — день: за сутки до начала карнавала и за двое суток до старта главной карнавальной схватки — дефиле школ самбы.
— Доктор сказал, что если Дудука и встанет на ноги, то не раньше, чем через полгода. Но будет ходить на костылях…
Ботекин молчал, слушая падающие в тишину слова Зеки. Эскуриньо растерянно выронил сапожную щетку. Плакала Силвия, теребя на груди заветный амулет: коричневую фигу на серебряной цепочке, которая, по убеждению бразильцев, должна приносить счастье, но вот, поди ж ты… Угрюмо сопел у стойки Старого Педро полицейский сержант Соуза. Дряхлый пес Арлекин, забравшийся под умывальник, равнодушно искал блох в свалявшейся пегой шерсти. Он был спокоен, ибо не понимал, что отсутствие Дудуки на параде школ самбы неумолимо влекло за собой поражение «Академиков Санта-Марты», поскольку Дудука был лучшим местре-зала Рио, и его эволюции всегда считались главным украшением дефиле «академиков».
Тут нужно, видимо, пояснить, что, ведя порта-бандейру — девушку, несущую знамя школы, местре-зала задает ритм, темп и настроение остальным участникам шествия. Эта задача под силу только опытному мастеру. Такому, как Дудука. Репетировавшему весь год с батареей, с порта-бандейрой, с отдельными звеньями школы, с пассистами и каброшами.
И теперь все пошло прахом…
Во всяком случае, именно так казалось в ту минуту всем, кто слушал сбивчивый рассказ Зеки, который сам никак не мог до конца поверить в то, что говорил.
Слезы, горе и причитания, жалобы на судьбу и проклятья еще долго потрясали бы стены «Лузитании», если бы Флавио не ударил кулаком по стойке и не сказал: «Хватит!..»
Флавио уважали и побаивались. Побаивались потому, что знали: он имеет самый меткий в «Санта-Марте» револьвер, хотя никто не помнил, чтобы Флавио пускал его в дело. Уважали за преданность футбольному клубу «Фламенго» и «Санта-Марте» и за то, что добрую половину чаевых, зарабатываемых в «Плазе», он вкладывал в тощую кассу «Санта-Марты», как, впрочем, и Натан, и все три вице-президента, и остальные члены президенсии, все директора департаментов, композиторы и художники школы, пассисты и каброши, словом, все болельщики «Санта-Марты», все, кто выходит на Авениду и кто остается в рядах зрителей, болея за свою школу с такой же страстью и болью, с какой страдает и ликует торсида «Фламенго» на трибунах «Мараканы». Флавио уважали за все это и еще за умение хладнокровно и быстро разобраться в самой сложной ситуации. Вот и сейчас, ударив кулаком по стойке, он сказал именно то, чего все ждали, что все хотели услышать:
— Мы все равно должны победить! И посвятить эту победу Дудуке.
Он сказал это, как отрубил. И в «Лузитании» воцарилась тишина. Во взглядах людей этих, в глазах, где еще блестели слезы, я увидел сначала недоверие и сомнение, которые быстро сменились надеждой, уверенностью и восторгом.
О Флавио! Что с нами было бы, если бы тебя не было! В конце концов в мире нет ничего невозможного. Флавио прав: о болезни Дудуки завтра узнает весь Рио. «Мангейра», «Портела», «Империо Серрано» и остальные школы сразу же сбросят «Санта-Марту» со счетов. Перестанут считать достойным противником. Будут бороться друг с другом, не обращая внимания на «академиков». И если поднапрячься? Если постараться? Это будет самая сенсационная победа в истории карнавалов, которую «Санта-Марта» посвятит своему великому местре-зала, лежащему сейчас на койке, одинокому, страдающему.
…Всю ночь заседала президенсия школы. Всю ночь не гасли огоньки в окнах бараков, расползшихся по зеленому склону горы Санта-Марта. Женщины гладили карнавальные платья. Музыканты в который раз перетягивали кожу на больших барабанах — сурдос, и до блеска чистили тарелки — пратос — и колокольчики аго-го.
Вышедшие на рассвете газеты с сожалением писали о болезни Дудуки, утверждая в один голос, что «Санта-Марта», конечно, не поднимется теперь выше пятого места и что основной спор за первенство развернется между «Мангейрой» и «Портелой».
Когда солнце уже поднялось над заливом Гуанабара и в переулках Синеландии раздались мерные удары барабана «Бола-Прета» — клуба, который по неписаной, но свято соблюдаемой традиции открывает карнавал своим шествием в субботу утром, президенсия «Санта-Марты» решила, что вместо Дудуки на авениду выйдет Жулиньо, один из его учеников, которого прочили на роль местре-зала лет так через пять-шесть. Спустя еще полчаса Жулиньо вместе с членами президенсии подымался по скользкой крутой тропе на самый верх Санта-Марты к лачуге Дудуки.