По обе стороны экватора
Шрифт:
Площадь живет своей обычной жизнью. На каждом ее углу, на каждом «пятачке» разыгрываются десятки маленьких жанровых сценок, которые неведомый режиссер поставил словно специально для того, чтобы побыстрее окунуть тебя в местную экзотику.
Неизменные в любой точке Латинской Америки мальчишки — чистильщики башмаков как ястребы накидываются на беззаботного «гринго», ловящего в видоискатель «найкона» величественный портал кафедрального собора. Под белым тентом на высокой полосатой тумбе на пересечении улиц, как усталый одинокий аист в старом гнезде, дремлет полицейский — регулировщик уличного движения. Он ничего не регулирует, ни на кого не обращает внимания. Ни на водителей, едущих по одним им понятным правилам, ни на пешеходов, переходящих улицу, где и когда им вздумается. Если убрать с перекрестка эту тумбу, уличное движение лишь упростилось бы, а водители вздохнули бы с облегчением.
На широкой каменной скамье сидя уснул старик в белой шляпе с черной лентой. Пенсне его чудом держится на самом кончике носа. Рядом развернута старая газета. Она подрагивает под легким дыханием ветерка как живое существо, как кошка, примостившаяся около хозяина. На странице, которую читал старик перед тем, как вздремнуть, рекламное объявление: «Незабываемые! Да, именно незабываемые двенадцать мелодий вашей давней молодости! Двенадцать лучших мелодий двадцатых годов в исполнении легендарного саксофона Ольмадо Торреса! В том числе: „Ненависть и любовь“, „Неблагодарность“, „Забвение“. Диск моно стоит всего лишь 50 сукре. Стерео — 60».
…И тут во мне просыпается автор будущего очерка, перед глазами опять возникает чистый лист бумаги с названием «На экваторе в Эквадоре», и начинается жестокая борьба с самим собой. Вроде бы нужно немедленно хватать записную книжку и фиксировать все это. Или, еще лучше, снимать фотоаппаратом. И в то же время чертовски не хочется этого делать: ведь записная книжка и фотоаппарат вырвут меня из анонимата, привлекут внимание окружающих. На меня начнут оглядываться. Мальчишки побегут следом, выклянчивая монетку. Старая индианка, завидев объектив, закроет лицо рукой. Девушки-студентки разбегутся в разные стороны… Нет, уж лучше по-прежнему неприметно бродить по улицам, растворившись в пестром потоке людей. И запоминать, что видишь, чтобы, вернувшись в гостиницу, набросать в блокнот обрывки впечатлений и ощущений. Дремлющего над газетой старика. И вот этого пожилого индейца в пестром пончо с вполне современным портфелем в руках, осторожно переходящего улицу и скрывающегося в подъезде с табличкой: «Адвокатская контора братьев Коста». И двух старых усталых индианок. В черных пончо, черных фетровых шляпах, босые, они сидят на каменных ступеньках прямо под вывеской: «Салон красоты. Прически, стрижка и окраска волос, перманент, маникюр». Черные, никогда не знавшие не только маникюра, но и мыла руки бессильно брошены на колени. Потухший, обращенный внутрь себя взгляд.
Неожиданно рано и как-то стремительно на город упала ночь, и не без сожаления я возвращаюсь в отель. Пора ужинать. Иду в ресторан и в ожидании заказанного бифштекса набрасываю в записную книжку несколько фраз будущего очерка:
«Отель „Интерконтиненталь-Кито“ строили американцы и строили для самих себя. Поэтому нет, вероятно, такого места в Эквадоре, где все эквадорское вытравливалось бы с большей настойчивостью, чем в этом отеле. Телефонистка отвечает вам по-английски, в киоске продаются американские газеты и журналы. На стенах висят шедевры абстрактной живописи, авторы которых вдохновлялись экспонатами нью-йоркского Музея современного искусства. Меню в ресторане, отпечатанное, разумеется, по-английски, подает метр, одетый в безукоризненный смокинг. Впрочем, для экзотики в зале работают несколько девушек явно индейского происхождения, одетые в национальные наряды. Их функции просты: сначала они приносят вам хлеб и с тщательно отработанной улыбкой говорят „йэс, сэр“. Потом, когда вы поужинали, девушки говорят вам „сэнкью“ и убирают грязную посуду».
Поужинав, заглядываю в открывшееся около десяти вечера казино при отеле. Смуглые крупье с изяществом жонглеров тасуют карты, запускают шарики в желоб рулетки, манипулируют жетонами, костями и фишками.
Игра поначалу идет по маленькой: проигрываются и выигрываются сотни долларов. Большая игра — на тысячи и десятки тысяч — пойдет после полуночи, когда проиграется и уйдет восвояси мелкая плотва.
Почти все игроки здесь — американцы. Небрежно швыряя на зеленое сукно разноцветные жетоны, они снисходительно смотрят на затесавшихся среди них трех молодых эквадорских парней. Парни играют самозабвенно, с мольбой во взоре, с надеждой на чудо, на выигрыш. Первые два проигрываются за двадцать минут, третий сражается больше часа. Потом терпит крах и он: встает из-за стола с красными ушами и лихорадочным блеском в глазах. Денег нет, но в кармане завалялась мелочь. Он подходит к выстроившимся вдоль стен игральным автоматам и с ожесточением швыряет в щель последние сукре. Машина урчит и пережевывает их металлическими челюстями. Вот упала последняя монета. Все. Чуда не свершилось и сегодня.
А в баре по соседству два янки, приятно пощекотав нервы проигрышем пары сотен долларов, потягивают виски. Один из них смеется и тычет пальцем в громадную фотографию на первой полосе «Телеграфо». Фото изображает траурную процессию: хоронят жертву столкновения на предвыборном митинге в местечке Мачала. Второй американец снисходительно улыбается, разводит руками. Дескать, чему уж тут удивляться? Страна дикарей!
Это было ровно за две недели до убийства Роберта Кеннеди в отеле «Амбассадор» в Лос-Анджелесе.
На следующее утро прихожу к выводу, что хотя первое знакомство с городом и состоялось, но оно оказалось куда более поверхностным, чем хотелось бы. Все эти первые впечатления, конечно, полезны, они пригодятся в работе, создадут настроение. Но строить серьезный журналистский материал на таких сугубо внешних приметах невозможно. Нужно идти вглубь. И прежде всего следует определить, что делать: писать проблемный очерк о стране или ограничиться выполнением задания радиостанции «Юность» — несколькими интервью о жизни молодежи Эквадора и ее борьбе против вмешательства США в дела Латинской Америки? Первый путь труднее, но интереснее. Не уверен, правда, что это мне окажется по плечу: ведь очерк о стране — это высший пилотаж журналистики. Чтобы сделать его, нужно собрать богатый и разнообразный материал, а для этого — поездить, встретиться и побеседовать с теми, кто трудится: со сборщиками бананов, рыбаками, крестьянами и с теми, кто им противостоит: с крупным землевладельцем, хозяином фирмы, экспортирующей бананы, с банкиром, предпринимателем. Неплохо иметь интервью ученого-экономиста, который проанализировал бы хозяйственное положение страны. И желательно встретиться хотя бы с одним из членов правительства. Но, увы, за те несколько дней, что отвело мне на работу в Эквадоре московское начальство, всего этого можно не успеть. Поэтому решаю пока ограничиться выполнением редакционного задания, но, делая эту работу, смотреть во все глаза и не упускать ничего интересного.
…Эквадорские комсомольцы ждут меня в помещении городского комитета Компартии Эквадора — в старинном доме, где на первом этаже разместился магазин обуви, а на второй нужно подыматься по скрипучей деревянной лестнице.
— Патрисио, Гидо, Фабиано, Энрике… — Мы крепко жмем друг другу руки, обнимаемся. И сразу же чувствую себя среди своих. Ко мне тянутся десять пачек сигарет. Отвечаю традиционным «Беломором». Начинается жаркий и поначалу беспорядочный разговор, в котором смешивается все: Гагарин, урожай бананов. Московский метрополитен, нефтепровод, который строит «Галф», банкротство «Португезы Сантисты» и финансовый крах Пеле, забастовка учителей в Куэнке, похищение американского посла в Рио-де-Жанейро, уличные демонстрации леваков в Париже, итоги кинофестиваля в Картахене и недавний расстрел студентов в Панаме. Потом расчехляю магнитофон, чтобы записать интервью для «Юности». Прошу Гидо Риваденейро говорить конкретно, не ограничиваться общими фразами о том, что, мол, США — враг Латинской Америки, а дать по возможности примеры из местной жизни. «Пожалуйста! Хоть сотню…» — улыбается Гидо и рассказывает о том, как в городке Санто Доминго де лос Колорадос мелкие промышленники решили организовать кооператив по обеспечению электричеством города и прилегающих сельских районов. Увы, этому воспротивилась «Эмпреса электрика» — дочерняя компания американской монополии «Дженерал электрик», контролирующая распределение электроэнергии в районе «Косты». И инициатива мелких эквадорских предприятий рухнула. Они и впредь будут вынуждены выплачивать американцам бешеные деньги за пользование электроэнергией по монопольным расценкам, установленным филиалом «Дженерал электрик».
— А вот вам другой пример, — говорит Фабиано, — в 1910 году к нам, в Эквадор, приехал из США некий мистер Нортон. Для начала он занялся пивоварением, затем организовал производство стройматериалов, построил цементный завод, купил несколько каменоломен. Разбогател, начал вкладывать капитал в недвижимость, после окончания второй мировой войны соорудил здесь фабрику, которая собирала телевизоры из деталей, поставлявшихся из США, а заодно купил и телестанцию в Кито.
— Минуточку! Какой же смысл строить фабрику, которая работает на деталях, доставляющихся сюда из северного полушария? Ведь это же очень удорожает производство!
— Ты забываешь, что у нас здесь дешевые рабочие руки, — говорит Фабиано. — Эквадорский рабочий получает раз в десять меньше, чем американский. Поэтому-то Нортон умудрился к 1962 году вывезти из нашей страны 600 миллионов сукре прибылей. На эти деньги он построил в США громадную фабрику электронного оборудования, в том числе и военного, которое сейчас поставляется во Вьетнам по заказам Пентагона. Таким образом, его фирма в конце концов превратилась в типично империалистического хищника, иллюстрирующего ленинское учение об основных экономических признаках империализма: производство и капитал концентрируются, образуя монополии, банковский капитал сливается с промышленным, начинается массированный вывоз капитала за рубеж.