По обе стороны фронтира
Шрифт:
Кюхля споткнулся, растянулся на земле. Индеец в момент оказался рядом, только и Яков наметом оказался здесь же. Разить на такой скорости пикой почему-то показалось несподручно. Зато к месту оказалась сабля. Один взмах, и индеец вдруг разделился на две части. Удар пришелся по левому плечу, затем клинок прошел сквозь тело и закончил путь у правого бедра. Верхняя часть рухнула прямо на Кюхлю, и чиновник дернулся, вскрикнул, вобрал голову в плечи, очевидно, решив, что все.
Яков разворачивал коня вдалеке, по инерции пролетев весьма порядочное расстояние. Он сразу оценил, что
– Живьем! – фраза относилась к сражавшимся с последним конным индейцем.
Еще возьмут на рожон, и кого потом допрашивать?
О разнице в языках Бакланов как-то не подумал. Помнил, что Бычехвостов умеет болтать с индейцами, да и как не уметь, если сам по крови принадлежит к ним, а что между ними огромная разница и живущие у линии и напавшие здесь не понимают речи друг друга, даже в голову не пришло.
Лошадь уже одолела кручу. Как раз в тот момент, когда Медведь зарядил ружье и насыпал порох на полку. Но то ли сыпанул недостаточно, то ли в спешке вообще просыпал, то ли порох чуть отсырел, однако вместо выстрела раздался лишь негромкий щелчок.
Казак был рядом, и разбираться с оружием стало некогда. Одна рука Жадова была полупарализована болью, но он все же попытался достать противника пикой.
Саблей, наверное, было бы лучше. Медведь отскочил чуть в сторону, подхватил оказавшееся рядом древко и с силой дернул.
Силы у юноши были немереные. Жадов потерял равновесие и наполовину сполз с седла. Если бы действовала вторая рука!
Медведь одним прыжком оказался рядом, на мгновение отпустил пику и нанес удар кулаком.
– А-хе! – привычный крик огласил округу.
Конечно, вряд ли ку будет зачтено. Погибнет Конь – и никаких свидетелей. Но вдруг?
Вреда удар не нанес. Зато затем Медведь вцепился в казака и обрушил противника на землю.
В пылу краткой борьбы досталось ране. Жадов невольно вскрикнул и на некоторое время оказался полностью беззащитным.
На его счастье, об убийстве в данной ситуации Медведь не помышлял. Со своей вершины он успел заметить вдали возвращающихся галопом товарищей, а противоположный от казаков склон был куда более пологим и пригодным для бегства.
Толчок – и индеец, не касаясь стремян, запрыгнул в седло. При этом он не забыл главное богатство – ружье. Пусть оно подвело сегодня, однако в другой раз просто обязано стать послушным.
Примерно в этот миг Крюков изловчился, выбил копье из рук Быстрого Коня, а подскочивший с другой стороны Бычехвостов без всяких изысков ткнул кулаком так, что Конь вмиг лишился сознания.
Зато Медведь уходил. Учитывая крутой склон с этой стороны, фора у него получалась такая, что догнать его нечего было и думать.
Бакланов выхватил ружье, вскинул, но явно поторопился, и пуля прошла намного выше головы беглеца. А второй раз стрелять было уже не в кого – голова индейца исчезла за гребнем, и лишь слабый перестук копыт напоминал об исчезнувшем противнике. Да валялся на горушке Жадов, а живой ли, мертвый, было не видать.
– Ушел! Ушел ведь! – Яков в досаде стукнул себя кулаком по колену. – Вот ведь гад!
И лишь
Его счастье – казаки смотрели в сторону и не видели случившегося. Могли бы не удержаться, рассмеяться обидным для Кюхли смехом.
Неудобно бы получилось…
В стороне от лагеря
Сражаться с мчащимися сюда противниками было делом довольно безнадежным. Их там минимум дюжина, но вполне может быть и много больше. Против троих здоровых и одного раненого – немалая сила. В конном строю истыкают стрелами, а обороняться в чужом лагере еще хуже. Индейцы выбирали место для лагеря, больше руководствуясь соображением скрытности, чем обороны. Обойдут с разных сторон, складок местности тут полно, и втроем никак все не перекрыть. А потом наступит ночь, и вообще станет плохо.
Оставалось одно – уходить. Но как, когда один из пятерых – раненый, а другой отнюдь не блещет искусством верховой езды? Хорошо хоть лошадей хватало. Едва не на любой вкус. Что до казаков, те давно оценили возможности выращиваемых индейцами скакунов.
Рана Жадова была не смертельна. Конечно, в бою он не мог действовать так, как здоровый, и все же удержаться в седле был просто обязан. Теперь, когда плечо было наскоро плотно перевязано, кровь уже текла не столь сильно. Прочее – в руце Божьей.
– Пошли!
Двинулись одвуконь. Больше ничего из лагеря не взяли. Если честно, даже не посмотрели, есть ли что ценное в оставленных индейцами вещах. Время поджимало, не позволяло потерять ни одного лишнего мига. Лишь приторочили к седлу одной из лошадей пленного, и все.
До преследователей была пара верст. Практически ничего. Тем более читать следы индейцы умели превосходно. Сумеешь затеряться на время – все равно не спрячешься. Найдут.
Единственная надежда – преследователи должны были проделать большой путь. Да в завершение еще галопом неслись на выстрел. Кони у них наверняка заморенные, долгой скачки не выдержат. Тут бы продержаться до темноты, а там никаких следов никто не разглядит. Луна в последней четверти, толку от нее практически нет. Одним словом, хоть что-то на руку казакам. А дальше, имея целую ночь, можно уйти достаточно далеко.
Бакланов, на правах начальника, вынужден был скакать впереди. Он был в ответе за всех, ему и путь выбирать. Замыкающим шел Бычехвостов. Постоянно оглядывался, не показались ли преследователи, одновременно следил за остальными товарищами. Вернее, не столько за ними, сколько за Кюхельбекером да отчасти – за Жадовым. Не ровен час – вылетят на скачке из седла, и что тогда? Спасти и потерять – разве бывает ситуация глупее?
Местность тут была предгорной. Многочисленные холмы, невысокие скалы, неглубокие ущелья, овраги, котловины – все словно подготавливало путешественников к настоящим вершинам и зловещим пропастям. Дальность обзора поневоле падала, что опять-таки играло на руку беглецам. В прерии-то их было бы видно хоть у самого горизонта.