По понятиям Лютого
Шрифт:
– Думаешь, прокуратор Иудеи поведется на нашу байку, как когда-то повелся Захария, и отпустит нас двоих?
– Во-первых, это не совсем байка. Во-вторых… – Модус упрямо насупил брови. – Один я все равно не хочу!
Они возвращались к центру города. Шум на площади поутих, лишь иногда раздавались отдельные крики о помощи. Поток людей на улице иссяк, зато проехало несколько прикрытых ветошью и соломой повозок. Модус посмотрел на солнце, подошел к канаве, тронул ногой облепленную зелеными мухами жижу. Мухи поднялись с громким рассерженным гулом. Он машинально махнул рукой, поймав сразу несколько жужжащих насекомых, хлопнул ладонью по ноге и проводил взглядом упавшие в пыль разможженные тельца.
– Ну и мясорубка там была, а? – сказал он, задумчиво кусая губы. – Как мы спаслись, вообще непонятно…
Глава 2
Освобождение раба
Снова по улицам Ершалаима пошли глашатаи. Теперь они восклицали радостно и торжественно:
– Слава прокуратору Крадоку! Брошенный им перстень даровал свободу и сто динариев тому, кто его поймал! Слава справедливому Публию Крадоку!
Глашатаи прошли и мимо усадьбы пекаря Захарии. Здесь было тихо. Солнце поднялось в зенит. На заднем дворе стояли, отмахиваясь от мух, запряженные в повозку волы. Нужно было привезти хворост и сухой навоз для печей, а также забрать на мельнице десять мер муки. Путь неблизкий, а вечернюю выпечку следует начинать загодя, когда солнце только-только начнет клониться в сторону башни Псафина и Хевронских ворот. Квентин и Модус, которых Захария рассчитывал отправить в эту поездку, где-то задерживались, и Ассма уже дважды успела заметить, пряча раздражение и злорадство за маской покорности:
– Что-то долго они сегодня, мой повелитель. Наверное, твоя доброта ослепила их глаза и разум, и теперь они не могут найти дорогу в твой дом…
Наконец появились рабы. Первым, пошатываясь, шел Модус – в рваной, грязной одежде, на лице блуждала радостная улыбка, словно он был пьян. Следом двигался такой же грязный и оборванный Квентин, только лицо его было угрюмым. Захария, у которого голова разболелась от жары и едких замечаний жены, вышел навстречу, гневно хмуря брови.
– Вы что, дрались?! Я жду, работа стоит! Как вы смеете?! Или забыли, кто здесь раб, а кто господин?
– Я больше не раб твой! – гордо ответил Модус, выставив вперед руку. На среднем пальце блестел перстень с черным камнем. – Это дар самого прокуратора Публия Крадока! Перстень казненного лекаря Кфира! Прокуратор сказал, что тот, кому он достанется, получит свободу и сто динариев! Ты видишь его на моей руке – значит, я свободен!
Захария недоверчиво покосился на перстень.
– Неужели это тот самый?
Хлопнула дверь. Из дома вышла Ассма, засеменила к ним через двор, подбирая полы накидки.
– Какой еще подарок? О чем ты говоришь? Это ложь! – выкрикивала она, буравя Модуса острыми маленькими глазками-пиявками. – Ты украл этот перстень, подлый и хитрый раб! И сейчас собираешься обокрасть своего хозяина, сбежав от него!
– Если бы я хотел сбежать, то не пришел бы сюда, – ответил Модус.
– Помолчи, Ассма, не лезь, – сказал Захария. – Он прав, беглые рабы не тратят время, чтобы проститься со своими хозяевами…
– Он не просто раб, он дерзкий раб! – взвизгнула вне себя Ассма. – Развращенный раб! Я думаю… Я уверена! Он вернулся затем, чтобы убить тебя и завладеть твоими деньгами! А также надругаться над твоими дочерьми! – Она вдруг ахнула, прикрыв ладонью рот, словно ее озарила страшная догадка. – И надо мной тоже! Над твоей женой! О-о! Закуй его в кандалы, Захария! И сегодня же продадим его в каменоломни! А этот перстень надо сжечь в хлебной печи!
Собравшиеся во дворе рабы и челядь испуганно расступились в стороны. Захария стоял растерянный, потемневший.
И тут в ворота громко и требовательно постучали.
– Именем римского императора! Бывшего раба хлебопека Захарии требует к себе префект города Ершалаима!
Во двор
– На площади говорят, что одному из твоих людей, Захария, достался перстень от прокуратора и дар свободы. Префект желает удостовериться в том, что это именно тот перстень и что он достался ему честным путем, а не через убийство или обман. Где твой раб? Пусть он покажет перстень!
Модус вышел вперед. Один из солдат тупым концом копья приподнял его голову, вгляделся в лицо. Потом стукнул по руке – подними! Модус вытянул руку с перстнем.
– Я сомневаюсь, чтобы этот раб добыл его честным путем! – выкрикнула Ассма.
– Римская власть разберется! – сказал солдат. – Пусть следует за нами!
Римский суд находился в невысоком приземистом здании из желтого известняка недалеко от Соломоновых прудов. Место было выбрано не случайно – отсюда хорошо видна оскверненная и распаханная легионерами Храмовая гора.
Это истинно римская постройка – квадратная в сечении, плоская и скучная, как военный штаб. Во время Первой иудейской войны солдаты Тита Веспасиана согнали в тенистый двор перед судом несколько сотен плененных сикариев [13] и устроили кровавую резню. Сикариев рубили мечами, травили специально обученными львами и леопардами. С тех пор каменные плиты двора покрыты скользким, похожим на водоросли, лишайником, который соскребают каждую весну и осень, и даже ходят слухи, будто из рододендроновых зарослей, окружающих здание суда, иногда доносится голодное рычание и мелькают призрачные тени хищников… Что касается первого, то этот факт сомнению не подлежал: городской префект Марций Прол однажды сам едва не упал, поскользнувшись на скользких плитках. Всякие же тени и прочая ерунда его ничуть не пугали, он только смеялся, справедливо полагая, что это выдумки, а точнее – воплощение страхов и угрызений совести нечистых на руку горожан.
13
Сикарии – члены конспиративной боевой организации, выступавшие против владычества Рима.
Сегодня в уютной, оплетенной виноградом беседке на заднем дворе суда Марций Прол потягивал ледяной напиток из виноградного сока и меда в компании начальника тайной стражи Клодия, руководившего утренней казнью. Они обсуждали последние трагические события на дворцовой площади.
– Так сколько, говоришь? – переспросил Марций.
– Человек сорок. Но будет больше. Многие из раненых не доживут до следующего утра.
Клодий приложил холодный кубок к пылающему виску. В сильную жару его мучили мигрени. Избавиться он них помогал лекарь Кфир. Он же пришил Клодию руку разбойника, когда он потерял свою в схватке с вырвавшимся из клетки огромным нильским крокодилом. Тот самый Кфир, которого сегодня он разорвал конями. Но угрызений совести Клодий не испытывал: когда лекарь помогал ему, он был признателен и выказывал спасителю свою благосклонность. А когда получил приказ казнить преступника, то выполнил его, не задумываясь и не вникая в тонкости относительно того, кого лишает жизни…
– Озверевшая толпа диких иудеев, ничего нет хуже, – посетовал префект.
– Я считаю, оцепление напортачило. Когда прокуратор швырнул в толпу перстень, понятное дело, все рванули вперед. Там в один миг с десяток человек припечатало, как тараканов. И тут, как мне кажется, у кого-то из солдат нервы не выдержали, кто-то выставил копье. А за ним второй, третий и так далее. Паника. Хаос. Задние ряды рвутся к перстню, первые ряды спасаются от копий, результат – полсотни трупов…
– Ничего. Главное, что это не твоя вина и не моя, дорогой Клодий.