По рукам и ногам
Шрифт:
Как будто его вчера дефибриллятором по голове огрели и вернули прежнюю деспотичную сволочь на место страдающей. Черт!
Я резко выдохнула и откинулась на спинку кресла. И только ведь сейчас дошло: это как торфяники горят, когда изнутри все выжгло к чертям, а снаружи ни за что и не подумаешь, что дела такие херовые. Видимо, это его обычный стиль жизни, так себя подать, чтоб люди дальше в душу не лезли. Что ж, грамотный подход, надо признать.
– Кику, как спина твоя? – Ланкмиллер взглядом не отрывался от дороги, излишне внимательно
Шоссе было прямое, как по линейке начерченное. Мог бы хоть краем взгляда по мне скользнуть для приличия.
– Никак, – я поежилась.
Можно подумать мне было прям до спины. Конечно, она болела и жгла, а потом еще чесалась жутко, пока заживала. Но спрашивал мучитель не об этом.
– То есть?
– То есть нормально уже все, – неохотно пояснила я, чувствуя, что вот сейчас-то с удовольствием уже переползла бы в багажник, чтобы только скрыться от Ланкмиллерских глаз. – Шрамы только остались.
– Правильно, если никто не проследит, ты сама же ни за что о себе не позаботишься. Я просил Генриха сказать тебе, где находится все необходимое. Почему не взялась сама обработать?
– Это больно, – совсем уж тихо пробормотала я, заламывая пальцы.
– Шрамы на всю жизнь лучше, безусловно.
– Надо было думать об этом, когда ты меня лупил, – не повышая голоса процедила я. Он меня еще за такие вещи отчитывать будет. Либо ума нет, либо совести.
Кэри вдруг резко выдохнул, как будто его в грудь ударили, и под немыслимым углом вывернул руль. Машина съехала с дороги и затормозила, меня тряхнуло вперед, и если б не ремень, точно бы лбом в стекло втрескалась. Мать вашу, что он творит? Мы ж чудом не разбились.
Я зажмурилась, ожидая, что сейчас Ланкмиллер оставит на мне еще парочку шрамов в довесок к уже имеющимся.
– Ты хоть помнишь, за что получила тогда? – после нескольких тягостных секунд молчания осведомился мучитель.
Истязать не будет? Ух ты. А я уж с жизнью попрощалась.
– За то, что вошла некстати? Нет, я что-то сказала тебе не то. Я всегда говорю не то. Не то, что тебе хотелось бы слышать. Хотя постой, тебе же плевать было на шрамы, ты сам говорил, когда шнуром этим…
В одно мгновение в сознании всплыли и предупреждение Генриха, и коронные эти пять ударов, и то, что мучитель потом со мной сделал.
На меня разом тяжкой глыбой навалились все поганые мысли, от которых последнее время кое-как удавалось отмахиваться. И зачем только завел эту тему, будь она неладна!
– Да чтобы ты… Чтоб тебя… – я, отстегнув ремень, выскочила из машины, жадно хватая воздух, как будто мне его отчаянно не хватало. – Я не понимаю, почему, Ланкмиллер. Что я тебе такого сделала?
– Кику, сядь в машину, – холодно приказал Кэри. Хотя, не то, что б просто холодно, в голосе его прямо-таки дребезжали морозы Арктики.
Я спрятала лицо в ладонях, пытаясь справиться с эмоциями
– Достаточно истерик. Садись, – вот так просто, коротко и совершенно равнодушно.
– Какая же ты все-таки мразь, Кэри, – из груди вырвался порывистый вздох. – Я тебя, наверное, никогда и простить-то не смогу.
– Не нужно меня прощать, просто сядь в машину! – мучитель до пугающего редко голос повышал. Наверное, поэтому эффект оно имело весьма устрашающий.
– Хотя бы скажи, за что… Мне до смерти интересно знать, – я опустила руки, готовая подчиниться властному тону. Это было уже последней попыткой чего-то вроде протеста. Тихой и слабой. Может, именно поэтому она успех и возымела. А лучше бы не…
– Я сорвался на тебе, злость выпустил. Довольна? Много узнала? А теперь назови хотя бы одну причину по которой мне должно быть на тебя не плевать, – мучитель навис надо мной, обеими руками опираясь о машину, чтобы я окончательно почувствовала себя загнанной в угол, ничтожной и придушенной.
А я не знаю, как так вышло. А я не знаю, почему, вместо того, чтобы плакать, я рывком замахнулась на него. И ударила бы, не перехвати Ланкмиллер мою руку. Вид у него при этом был такой, как будто он меня на этом месте уничтожить готов любым доступным способом.
Сухой степной ветер жег почему-то щеки. Так тихо стало, что слышно насекомых в пожухлой траве. И мне вдруг подумалось, что я б с удовольствием прошлась по ней босиком. Секунды тянулись, мучитель ничего не говорил. Слов, наверное, не мог подобрать, чтоб красочнее описать, как сильно ему на меня плевать.
– Ладно, хорошо. Отпусти. Я сяду, – голос охрип от нервов.
И тут я заметила, что Кэри порезы на моем запястье рассматривает. Не знаю, что с ним творилось. Может, думал, как мы по обе стороны двери сидели тогда, или вспомнил наконец, что он «за меня в ответе», сам ведь такое говорил.
Как ни горько это признавать, я уже привыкла к такому отношению со стороны хозяев жизни, и уже особо не удивлялась ни пощечинам, ни брошенным сгоряча словам. Ланкмиллерские в этот раз меня тоже не особо-то впечатлили. Я о них, в общем-то, внутренне догадывалась. Просто мучитель так прямо отчеканил свое признание, что у меня аж в груди вспыхнуло. И замахнулась я от неожиданности.
Кэри обернулся ко мне спиной, прикрывая глаза от солнца, и осведомился негромко и измученно:
– Думаешь, я не знаю, что поступил, как сволочь? Тебе легче станет, если я на колени перед тобой встану, чтобы прощения просить? Ты простила бы? Кику, ну что тебе от меня нужно?
– Не встанешь, Ланкмиллер, – я вернулась в душную машину. – И все, что мне нужно, это человеческое отношение.
Кэри кивнул с таким видом, как будто этим ответом я не только окончательно его разочаровала, но и разбила все надежды на светлое и безбедное будущее.