По рукам и ногам
Шрифт:
– Садись лицом ко мне. Так будет удобнее, – велел Кэри, судя по тону, его все это до ужаса забавляло.
Когда он говорит «садись лицом ко мне», он подразумевает «садись на меня»? Потому что сесть как-то по-другому в моем положение было проблематично.
Растрёпанные волосы, расстегнутая рубашка. Мучитель был сейчас такой обычный, такой домашний и… Такой безвозвратно чужой. Эта мысль вдруг просто рухнула мне на плечи из ниоткуда, больнее не стало, только очень пусто, как будто я потеряла что-то действительно важное. Хотя, что уж тут терять. Моим-то
Я устроилась, как велено, на ланкмиллерские колени лицом к нему, и поднесла к губам бутылку, стараясь себя успокоить, чтобы хоть руки не тряслись. Чем быстрее это все начнется, тем быстрее кончится. Даже ведь не поцелуй. Это выходит что-то, бляха-муха, куда интимней. Я бы, наверное, хотела повторить потом с тем, кто будет мне дорог.
Губы обжег терпкий алкоголь, и я приподнялась, опираясь свободной рукой о плечо Ланкмиллера. Спокойно, еще и не такое вытворяла в своей жизни, и это переживу. Как я ни старалась, прижимаясь к его полураскрытым губам, половину мы, кажется, всё равно пролили. Мучитель, видимо, сегодня благосклонно настроенный к промахам «непутевой наложницы», языком собрал с моих губ остатки янтарного напитка и позволил немного отстраниться.
Я старалась слишком-то сильно не льнуть к Ланкмиллеру, а то как-то это все начинало выходить мне боком.
Он поцеловал сначала нижнюю губу, потом верхнюю, а я старалась не упустить мысль о том, что бутылку с виски надо держать, иначе весь диван залью. Мысль как назло нарочито все куда-то ускользала под напором хозяйской страсти.
Я, пользуясь тем, что не нужно больше над ним нависать, опустилась, чуть запрокидывая голову. Чтобы… Чтобы поцелуй не прерывать? А что толку теперь дичиться? Всё равно мучитель свое возьмет, то есть, иными словами говоря, выдерет меня прямо на этом диване. Так зачем прерывать прелюдию? Это то единственное, что может хоть немного меня расслабить.
Ах, если б мне еще кто-нибудь объяснил, какого черта я постоянно оправдываюсь. Будто что-то на задворках души настойчиво покоя не дает.
Слишком он… нежный? Обходительный и даже бережный какой-то. Будто боится разрушить что-то настолько тонкое и неуловимое… перейти какую-то грань? Ах ну да, как же…
Я оттолкнулась и вскочила, как ошпаренная. Как же, как же, как же. Какой же глупой надо быть, чтоб сразу обо всем не…
– В чем дело? – Ланкмиллер подался вперед, намереваясь схватить меня за запястье, но я сделала еще шаг к столику и заговорила тихим, как после долгой истерики, голосом.
– Давай, скажи мне, – одернула майку и принялась нервно и бестолково раскачиваться с пятки на носок, – что ты не думаешь сейчас об Элен. Скажи, что не ненавидишь меня за то, что я сейчас… на ее месте. Скажи, что тебе не отвратительна одна мысль о том, что придется трахаться со мной, потому что здесь больше не с кем. Только скажи, и… и мы продолжим. Я больше и жеста поперек не сделаю.
– Кику, твою мать, что за чушь ты несешь?! Элен… больше нет, и я не настолько конченый мазохист, чтобы все еще представлять
Он все-таки дернул меня к себе.
Секунды две я соображала, на чем мы остановились и что вообще от меня требуется. Меня он видит. Да хуже меня эту роль сейчас никто б не исполнил. Разве что двухметровый чернорабочий из шахты где-нибудь на границе Антеи и Махтсбурга. Да и тот нашел бы в процессе побольше удовольствия. Пусть и в виски.
Снова, стараясь не морщиться, отхлебнула из бутылки и повторила свои нехитрые неумелые махинации.
Чёрт подери, да что ж ему из горла-то не пьется, как нормальному человеку.
Я беспокойно ерзала на мучительских коленях, прикидывая, сколько еще он собирается таким макаром выпить или, вернее, пролить. Уже, наверное, по привычке, по инерции я думала о том, чтоб отстраниться. Было куда больше страшно и неуютно, чем противно от всего происходящего. Но одновременно с этим было еще и очень интересно, как дальше планирует развивать ситуацию мучитель.
По его подбородку стекал тонкой струйкой виски, но Ланкмиллер, похоже, плевал на это все. И как-то так получалось, что я тонула в этом проклятом поцелуе со вкусом дорого алкоголя.
Просто Кэри уже черт знает сколько вот так меня не касался. Как будто его самого от этого поджигает. И я не понимаю, к чему все это представление.
Не понимаю, путаюсь в мыслях, а пальцами – в его волосах. Только не паниковать, это сейчас совсем не к месту.
Кэри стянул с меня майку и с мастерством виртуоза расстегнул лифчик. Умеет он все-таки быстро от одежды избавляться, да еще почти не отрываясь от дела. Я в ответ провела по его плечам, заставляя снять расстегнутую рубашку. А то почему-то без одежды первой оказываюсь всегда я. Бутылку виски Кэри у меня отобрал и кое-как водрузил на столик.
Мы до сих пор не сказали друг другу ни слова, и это было странно, учитывая наши привычные препирательства даже в такие моменты. Может, все дело было в том, что Ланкмиллер слишком плотно занялся моими губами, перемежая поцелуи с укусами и лишь изредка спускаясь на шею. Он был почти до неузнаваемости неторопливым и мягким.
Несмотря на растопленный камин, по комнате гулял холодок, заставляя невольно жаться к мучителю. А согревал он прекрасно, от одних его ладоней на моих выступающих под кожей ребрах прямо бросало в жар.
Я, приподнимаясь, потянулась к его губам, обвивая руками шею. И к чёрту сегодня мотивировать свои поступки! Просто я, наверное, тоже этого хочу, потому что давно уже не… И раз Ланкмиллер добрый, надо пользоваться.
Все начиналось так мило, и совершенно ясно было, чем закончится.
Кэри чуть надавил на мои плечи, укладывая спиной на широкий диван, и тогда особенно заметно стало, как вздрагивает моя грудная клетка.
Мучитель, не отрываясь от шеи – опять же ведь засос поставит, сволочь – нащупал пуговицу моих шорт и дернул на себя. Видимо, искать их потом придется под диваном.