По рукам и ногам
Шрифт:
Кэри остановился и с кем-то по телефону разговаривал, дожидаясь меня, но потом быстро все это дело свернул и внимание переключил.
– Как ты, девочка моя?
– Ты вот, как погляжу, в норму пришел, – безрадостно буркнула я, приближаясь.
– Мда, воздух в Grosse Welt и впрямь не располагает к адекватному поведению, – шутливо заметил Кэри.
– Это все из-за свечек, да?
– Угу. Вроде того.
Все дело в том было, что «Grosse Welt» – особая корпорация была, поставляющая услуги сильным мира сего. Она организовывала светские рауты, вроде этого, предоставляла в аренду личный транспорт от автомобилей до
– Потому и ненавижу все эти светские заморочки. Голова после них болит жутко. Но положение обязывает… – Кэри вздохнул, запрокидывая голову к вязко-черному небу.
– И сейчас?
– Что сейчас?
– Ну, голова болит?
Потому что или мне так показалось, или вид у него действительно был какой-то чересчур уставший.
– Нет, девочка моя, просто эти мероприятия очень утомляют. Сейчас безумно хочется горячей ванны и хорошего массажа. А ты как?
Не знаю, заметил ли мучитель, что чуть-чуть дернулись плечи. Я совсем не привыкла жаловаться, поэтому просто головой тряхнула, умолчав о том, что я задыхаюсь уже давно, спину ломит немилосердно, а ноги из-за неудобных туфель я, наверное, стерла в кровь.
Кэри вскинул брови и легонько встрепал мои волосы.
– Потерпи немного, скоро Генрих за нами приедет.
Вот как он так догадался? И почему фраза эта прозвучала до издевательства заботливо? Я безумно устала за сегодняшний день выпускать колючки, поэтому спокойно стояла, когда он меня по голове гладил, словно котенка, только немного жмурилась.
Уже совсем стемнело. Фонари, откуда-то сверху, сквозь листву, лили на асфальт медовый свет, а воздух ночной, холодный и свежий, словно паутиной опутывал. На душе легко и спокойно было, даже несмотря на усталость. Гулять по ночам здорово. Так же здорово, как из общежития сбегать купаться в залив по предварительному сговору с охранником.
Послышался мерный, деликатный шум мотора. К тротуару подъехал Генрих.
– Так получается, твоя мама до сих пор в гареме живет? – я забилась в угол на заднем сиденье и изо всех сил пыталась игнорировать руку Ланкмиллера у себя на талии. Сопела сосредоточенно.
– У нас с Алисией матери разные. Моя - покончила с собой в грязнющих водах залива, когда я был подростком, – щедро поливая слова сарказмом, сообщил Кэри.
Я сразу же заглянула в лицо ему. Шутит? Кто вообще так шутит? Но, кажется, хозяин был абсолютно серьезен.
– Прости, – я внутренне поежилась, – хоть ты ужасно так это сказал, но все равно прости.
– Не нахожу в этом ничего ужасного, – Кэри пожал плечами. – Отец ее любил, но, видимо, слишком сильно. Не каждый такое способен выдержать. Вот она и свела счеты с жизнью. Вообще, все проблемы моего отца были из-за любви. Широкой души человек…
От него цинизмом пасло едким, словно перегаром, так и подмывало
– Знаешь, иногда мне бывает от тебя страшно, – тихо проговорила я, отворачиваясь к окну.
– Это у господина нормальная реакция на болезненные вопросы, – неожиданно встрял Генрих. – Защитная. Он на самом деле сильно переживал из-за смерти обоих родителей.
– Я тебя сейчас хоть о чем-нибудь спрашивал? – оттого, как Ланкмиллер это сказал, у меня чуть не остановилось сердце.
Размеренно и таким металлически-дребезжащим голосом. Мог бы вгонять в сердце колья с таким же успехом.
– Прошу прощения, – сдержанно извинился не потерявший самообладания начальник охраны, хотя, видимо, струхнул он не малость.
И мне бы прекратить расспросы, но от попавшего в опалу Генриха внимание хотелось отвлечь. Я сама ужасно не люблю задушевные беседы, вроде той, что сейчас выходит. Чувство неловкое и, в общем, дурацкое.
– Тебя в детстве не любили? – прозвучало оно как-то едко, а должно было бы совсем по-другому. Генрих подавился чем-то.
– Нет, почему же, – Ланкмиллер пожал плечами, он принимал эту издевательскую игру и великодушно позволял над самим собой издеваться, – я рос в атмосфере вседозволенности и всеобъемлющего обожания. Плохо на характере сказалось?
– Не хуже, чем можно было бы предположить…
Беседа зашла в неисправимый тупик, потому что если продолжать буду, еще неизвестно, чем Ланкмиллер это все закончит.
Молчание длилось уже несколько минут, и Кэри, видимо, заскучал. Он с деликатной ловкостью, убрал мои волосы так, чтоб они ему не мешали, и принялся дышать в шею. Эта процедура здорово грела щеки, и через пару мгновений они просто пылали уже.
По коже медленно-медленно повторяли линии вен пальцы. Я скрипела зубами и притворилась, что ничего не происходит. А с каждым вздохом что-то безнадежно обрывалось внутри, и вид у меня, наверное, был, здоровски несчастный. Еще бы, я с огромным усилием несчастный скулеж подавляла.
Только руку протянула, что бы пальцы его убрать, как мучитель ее за запястье перехватил.
– Кику? – недобро так прозвучало.
– М-м? – судорожно пискнула я.
– Неужели настолько противно?
– Нет, я… Нет. Просто ты, наверное, не должен так. В смысле я тебе не настолько нравлюсь. Касаешься нежно, будто боишься разбить. А ты не боишься меня разбить, ты только этого и хочешь. Поэтому прикосновениями своими – лжешь сейчас, отчаянно так лжешь.
Я замолчала. Странная полу-сладкая боль пульсировала на кончиках пальцев. Кэри ничего не говорил и не делал секунд пять, недоуменно изучая меня взглядом, потом молча и слишком крепко обнял, выдохнув, зубами оттянул полоску кожи чуть пониже уха. Руки сами как-то обвились вокруг его шеи, и я уткнулась лбом в ключицу Ланкмиллеру.
Так лучше.
Так намного лучше.
Мне обязательно нужно помнить, что ты хозяин, и что это на самом деле запредельно больно.
– Приехали, – сдавленно и негромко объявил Генрих.
– Чертовски не вовремя, – почти что простонал мучитель мой, отворяя дверцу, – жду у себя в спальне, моя маленькая любительница постельной морали.
Я выпрыгнула вслед за ним и захлопнула дверцу. Надеюсь, мне хотя бы разрешат поесть.
Но ужин в поместье никто и не собирался готовить, потому что Кэри надлежащих распоряжений не давал.