По следам Адама
Шрифт:
На сей раз аку-аку заглянул ко мне в кабинет, где я просматривал старые заметки, чтобы освежить в памяти дела минувших дней. Давно я не листал эти записи и не вспоминал о событиях, им предшествовавших!
Судьба выкинула странный фортель. Мы оставили цивилизацию, чтобы убежать от неизбежности новой мировой войны, но жизнь среди, мирных туземцев оказалась настолько отравленной москитами и опасностью всевозможных инфекций, что мы вернулись в двадцатый век — как раз под те самые бомбы, от которых рассчитывали ускользнуть.
Всего лишь через год после нашего возвращения с Фату-Хива норвежские газеты оповестили о вторжении немецких танков на территорию Польши. Тех самых танков, о
Мы купили замечательную бревенчатую избушку высоко в горах неподалеку от Лиллехаммера и жили там круглый год. Из избушки открывался замечательный вид на озеро Мьёса, на раскинувшийся на берегу город и на почти непроходимый сосновый лес, который поднимался в горы, постепенно переходя в заросли кустарника и альпийские луга.
Я устроил себе кабинет в маленькой пристройке, отделенной панельной стенкой от дровяного склада и туалета. В моей душе царил абсолютный покой. Ежечасно я благодарил судьбу за полученное образование. На хлеб я зарабатывал тем, что писал книгу и читал лекции о своей попытке вернуться в первозданный рай.
Но кроме этого я напряженно работал над научным трудом. Полки моего кабинета ломились от выписок из библиотеки Крёпелина, и я забросил биологию ради антропологии Полинезии. Рукопись все больше разбухала от цитат и ссылок. Я назвал ее «Полинезия и Америка».
Моя работа принципиально отличалась от научных трудов того времени. Я пытался решить загадку Полинезии, словно писал детективный роман. Представители самых разных наук уже собрали множество фактов, а я поставил своей целью собрать разрозненные сведения в единое целое. Этот метод нарушал все существующие правила, но он давал отличные результаты.
В те времена все ученые признавали, что Полинезия испытала по крайней мере две волны миграции, причем последняя случилась буквально перед самым приходом европейцев; жители островов, отстоящих на тысячи километров друг от друга, по-прежнему еще говорили на одном языке. Однако, поскольку каждый исследователь изучал тайну Полинезии под углом своей научной специальности, все они приходили к диаметрально противоположным выводам. Согласие царило только среди филологов, доказавших, что полинезийцы имели общие языковые корни с жителями Малайзии, хотя и принадлежали к совершенно другой расе и культуре.
Но пути их миграции все еще скрывались под покровом тайны. Малайзийцы и полинезийцы жили на противоположных концах необъятного Тихого океана, к тому же между ними барьером в четыре тысячи километров лежала Меланезия с ее негроидным населением. И нигде на огромном пространстве между Полинезией и Малайзией — ни единого следа великого переселения. Все это было очень странно, поскольку полинезийцы достигли конечной точки своего маршрута во времена европейских средних веков. Их культура носила ярко выраженные черты классического каменного века. Следовательно, они покинули прибрежные районы Азии до окончания каменного века на этом континенте, то есть между вторым и третьим тысячелетием до Рождества Христова. Вопрос: где они скитались все это время?
Не один ученый ломал голову над главной загадкой полинезийцев. Их далекие предки вышли в открытый океан в районе Филиппин примерно в третьем тысячелетии до нашей эры и где-то пропадали целых четыре тысячи лет. Где?
Существовало две основные теории. Одни считали, что переселенцы так быстро преодолели острова Меланезии и Микронезии, что не успели оставить там никаких следов. С хронологической точки зрения эта гипотеза не выдерживала никакой критики. По второй версии, они путешествовали против ветра тысячи лет, от одного острова
Ученое противостояние как раз достигло своего апогея в то время, когда я отправился на Маркизские острова, чтобы увидеть Полинезию глазами биолога и географа и сопоставить увиденное с прочитанным ранее. Самым авторитетным экспертом по Полинезии был тогда новозеландец сэр Питер Бак. Он поддерживал тех, кто считал, будто волна миграции шла через Меланезию, но только потому, что она уж точно не могла идти через Микронезию. Другой светоч науки, французский этнолог доктор Метро, исследовал состав крови у разных племен и утверждал, что любая попытка разместить прародину полинезийцев в Меланезии «является преступлением против истины».
Я не видел абсолютно никакого смысла в этих спорах. Ни Меланезия, ни Микронезия не могли служить непреодолимым препятствием. Земля круглая, а филиппинское течение проходит севернее этих островов и, минуя Британскую Колумбию, упирается в Гавайские острова.
Британская Колумбия. Никто даже не предполагал, что полинезийцы могли сделать остановку так далеко на севере. А ведь теплое океанское течение, проходящее мимо берегов Японии и омывающее острова у берегов Британской Колумбии, создает там такой климат, что можно круглый год ходить босиком, находясь на одной широте с Гудзоновым заливом и Лабрадором. Проведя год в Полинезии, теперь я должен был найти способ посетить эти американские острова. Никто из ученых не обратил на них внимания, несмотря на то, что они располагались как раз посредине пути возможной миграции, а население их, придя из Азии во времена каменного века, так и жило в каменном веке до появления европейцев.
Грузовые корабли судоходной компании Фреда Ольсена ходили и в Британскую Колумбию. Мои родители знали Фреда, а его сын Томас одним из первых узнал мою теорию. Сам я считал, что решение полинезийской проблемы просто лежит на поверхности, и ужасно боялся, что кто-нибудь украдет мое открытие прежде, чем я его опубликую. Томас Ольсен проникся моей идеей, и мы с Лив и годовалым Тором получили билеты до Ванкувера за совершенно символическую плату.
Мы еще находились в Норвегии, когда пришло известие о начале войны между Англией и Германией. Из-за этого нашему кораблю пришлось огибать Шотландию с севера, чтобы избежать возможной встречи с немецкими подлодками в проливе Ла-Манш. Ужасы межплеменных стычек в Полинезии померкли по сравнению с тем, что происходило в Европе.
В Британской Колумбии и моя семья, и моя теория встретили исключительно теплый прием — сперва в университете стремительно растущего Ванкувера, а затем и в идиллическом городке Виктория на острове Ванкувер, где находился Музей провинции. Антропологический факультет университета пока еще оставался только на бумаге, но я познакомился с замечательным специалистом по языкам северо-западных индейцев, профессором Хилл-Тоутом. Дружелюбный пожилой ученый вместе с коллегой из Оттавы в свое время написал две статьи о значительных различиях в языках племен, обитающих вдоль побережья Британской Колумбии, труднообъяснимых различиях ввиду очевидного сходства их культур и антропологических черт. Самое странное, на что независимо друг от друга обратили внимание оба исследователя, это то, что в языке некоторых племен прослеживалось полустертое временем, но вполне отчетливое влияние полинезийских и малайзийских диалектов.