По следам Адама
Шрифт:
Искусство строить серповидные корабли, способные сохранить свою форму под ударами океанских волн, пред-определило развитие мореплавания как на Ближнем Востоке, так и в Южной Америке. Но сегодня это искусство сохранилось только на берегах озера Титикака. Когда «Ра II», помещенный в музей «Кон-Тики» в Осло, окончательно высох, то стал плоским, как лепешка, и нам пришлось разыскивать в Южной Америке тех самых мастеров, которые строили его для нас. Только они могли вернуть ему первоначальную форму. Ни современные ученые, ни корабелы не могли решить эту задачу.
— Выходит, древние варвары знали то, что не знаем мы?
— Индейцы аймара с берегов озера Титикака — далеко не
А еще индейцы аймара построили статую Кон-Тики, которую мы воспроизвели на парусе нашего плота. Инки прозвали этого персонажа Виракоча, что значит «Морская пена», поскольку он был мореплавателем. Завоевав все древние царства на территории Перу и окрест, они стали называть его «Кон-Тики-Веракоча», потому что того же легендарного бога и правителя прибрежные индейцы знали как «Кон», а жившие вокруг озера Титикака — как «Тики» или «Тичи». Испанским завоевателям индейцы Тиауанако рассказали, что этот бог явился их предкам в сопровождении белокожих бородатых людей и что он приплыл из-за океана на кораблях из тростника. Он объявил себя сыном Солнца и построил пирамиду, а затем ушел туда же, откуда пришел. И во всех уголках огромной империи инков испанцы слышали ту же историю, какую четыреста лет спустя на берегах озера Титикака поведали мне индейцы аймара. Совершив свои легендарные завоевания и подвиги, божественный царь и священник со всей своей армией отправился на север, где сейчас расположена республика Эквадор. А потом, достигнув побережья у города Манта, погрузился на суда и уплыл на запад.
Привезти его потомков в Ирак оказалось непростым делом. Август — самый жаркий месяц в болотах, а индейцы аймара живут на высоте четыре тысячи метров над уровнем моря и дышат ледяным воздухом высокогорных Анд. Сперва предстояло забрать всю четверку с их родного острова посреди озера Титикака и поселить их на две недели в джунглях Боливии, чтобы они освоились с непривычным давлением и температурой. Затем их надо было перевезти в Багдад самолетом, прибывающем ночью, чтобы они оказались в гостинице «Райские кущи» прежде, чем установится обычная для этих мест и убийственная для них дневная жара. Только трое из четырех умели строить лодки из тростника, и говорили они исключительно на своем родном языке. Четвертый был переводчик. В его обязанности входило переводить их слова на испанский. Затем я буду с испанского переводить на английский для моего переводчика из Багдада. Тот, в свою очередь, переведет на арабский одному из «болотных арабов», а он донесет смысл сказанного до своих соплеменников, изъяснявшихся только на языке племени мадан.
Я часто думал, насколько символично, что мне придется преодолевать этот многоступенчатый языковой барьер именно здесь, неподалеку от развалин легендарной Вавилонской башни. Я не преминул посетить знаменитые руины. Они представляли собой невыразительную гору песка, вокруг которой валялось несколько кирпичей из глины, и увенчанную табличкой с надписью: «Вавилонская башня». Табличку поставили иракские археологи. Возможно, раньше это было нечто вроде ступенчатой пирамиды. Итак, под моим началом работали люди, говорящие на одиннадцати языках, причем двадцати «болотным арабам», не знавшим иного языка, кроме наречия племени мадан, предстояло научиться плести тростниковые лодки у трех индейцев, изъяснявшихся исключительно на языке аймара.
В первое утро по прибытии я решил дать индейцам хорошенько выспаться и изрядно напугался, когда заглянул в их комнату и обнаружил, что она пуста.
Я их нашел в окружении группы «болотных арабов» в тени финиковых пальм неподалеку от «пня Адама и Евы». Их теплые шерстяные шляпы и ярко раскрашенные пончо резко контрастировали с белыми одеяниями арабов. Все они отчаянно жестикулировали, и у всех в руках были пучки тростника.
—
— Тотора, — произнес он и протянул облаченному в белое собеседнику стебелек тростника.
— Берди, — ответил тот, принимая дар.
Переводчики нам так и не понадобились. Крупнейшие специалисты по тростнику встретили своих не менее продвинутых коллег. Кто-то становится экспертом в одной области, кто-то — в другой, но голова у всех устроена одинаково.
Беда заключалась в том, что помимо мастеров-кораблестроителей мне требовались и другие специалисты. Во всем Ираке не удалось найти ни одного человека, который умел бы делать паруса!
Парусной ткани здесь тоже не нашлось, и ее пришлось доставлять из Европы. А пока груз находился в пути, я отчаянно разыскивал хотя бы одного человека, который мог бы сшить простейший парус для «дхоу» — типичной для этих мест лодки. Никто даже не слышал о таких мастерах. Парусные суда на реках встречались не чаще, чем верблюды на шоссе. Мы опоздали на одно поколение.
Я объездил весь берег реки до самой дельты и даже забрался на территорию Кувейта в надежде увидеть хоть одну парусную «дхоу». С незапамятных времен «дхоу» бороздили здешние воды. Их паруса были чем-то средним между древним квадратным парусом и современным треугольным и, очевидно, являлись промежуточной ступенью между ними. На вид они больше всего напоминали старинный египетский парус, поникший в отсутствие ветра. К тому времени, когда я впервые попал в Ирак, все до единого владельцы «дхоу» давно спилили мачты у своих суденышек и установили моторы. Бензин в странах Персидского залива стоил дешевле, чем ветер. Однако раньше я видел белые паруса на индийских «дхоу», приплывавших в Басру из Бомбея за грузом фиников. Контрабандисты нанесли большой урон этому бизнесу, и мне пришлось обратиться к индийскому консулу в Басре с просьбой найти в Бомбее трех моряков, которые помогли бы нам сшить парус, а затем провели бы нас через Персидский залив, забитый нефтедобывающими платформами и кишащий кораблями.
Мы приехали в Багдад встречать индийских моряков, но их не оказалось в числе пассажиров. Зато мы получили телеграмму из Индии, в которой говорилось, что моряков последний раз видели в Нью-Дели, когда они собирались в консульство Ирака за визами. Затем их след потерялся.
Две недели спустя мой местный помощник Али появился во время завтрака и сообщил, что нашел пропавших. Они стояли около дверей. Одного из них звали Сулейман.
Мы обращались к ним и по-арабски, и на всех европейских языках. Тору в отчаянии заговорил по-японски, а Юрий — по-русски. Бесполезно. Только Сулейман знал пару английских слов, чего оказалось достаточно, чтобы объяснить им, куда положить их мешки, и усадить завтракать.
После съеденного с завидным аппетитом завтрака вновь прибывшие отправились знакомиться с судном. Их глаза округлились от удивления при виде могучего тростникового корабля, блестевшего золотом в лучах утреннего солнца. Не знаю, что было с нашими глазами, когда Сулейман спросил, куда мы собираемся установить мотор. Оказывается, все, что им сказали в Бомбее, — это то, что им предстоит плавать на какой-то свежепостроенной «дхоу». Никто из них никогда не ходил под парусом, и они никогда не бывали в Персидском заливе.
После долгих лингвистических упражнений выяснилось, что единственное, в чем могут нам помочь наши новые друзья — это убирать со стола после еды. От отчаяния мы поручили штурману экспедиции Норману решить проблему парусов. Оказавшись в безвыходном положении, Норман родил блестящую идею. Он поедет в Басру вместе с тремя индусами. С их помощью он опросит всех встречных индийских моряков и, возможно, узнает что-нибудь о парусах для «дхоу». Юрий одолжил в советском посольстве в Багдаде новенькую сияющую машину русского производства, и Норман в отличном расположении духа отправился вместе с индусами по широкому оживленному шоссе.